Читаем Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века полностью

«Разлад» представлял на сцене один из типичнейших аргументов, характерных для правительственной и проправительственной прессы 1860‐х годов, — идею о том, что поляками в Северо-Западном крае была лишь небольшая группа дворян, угнетавших и подавлявших непольское население. Российская пресса националистического толка, включая и славянофильский «День», и «Московские ведомости» Каткова, была склонна представлять восставших как угнетателей простонародья, прежде всего «русских» крестьян[244]. Соответственно, поляками в Северо-Западном крае считались или католические дворяне, или выходцы из Царства Польского и близких к нему территорий[245]. Составлявшие значительную часть крестьянского населения края беларусы воспринимались подавляющим большинством чиновников и публицистов как русские, тогда как интересы литовцев и евреев вообще редко принимались в расчет. Полонский также пытался воспроизвести соответствующую риторику. В частности, главный герой противопоставляет Россию Польше, именно ссылаясь на ее «народность»:

Русь не готическая башня иНе павильон на столбиках: онаСложилась пирамидой, и у нейТакая в основанье ширина, Что рухнуть нет возможности (Полонский, с. 153).

Напротив, коварный Славицкий открыто презирает народ и всерьез относится только к «шляхтичам»:

Народ здесь ни поляк, ни русский, Ни то ни се: кто б ими не владел, Им все равно. Поверьте, добрый пан, Что наши хлопы — даже не народ (Полонский, с. 150).

Разумеется, «хлопы» в итоге оказываются именно народом, причем народом русским. В пьесе нет ни слова о беларусах, которых, очевидно, Полонский считал русскими. Не упоминаются в ней ни литовцы, ни евреи. В итоге, наблюдая взаимодействие между своими солдатами и местными крестьянами, главный герой пьесы «прозревает», что и те и другие по сути своей не отличаются друг от друга:

Еще заметка… здешние крестьянеОхотнее сошлись с солдатами: ониКак будто молча поняли друг друга. В особенности к русским песнямНеравнодушны, — всякий раз, когдаПоют их в нашем лагере солдаты, Толпа крестьян сбегается их слушать (Полонский, с. 162).

Сам текст пьесы Полонского показывает, насколько националистическая риторика могла оказаться опасной для «государственнических» идеологем, особенно в случае, когда речь заходит о Польше и поляках. Несомненно благонамеренные в глазах любого цензора рассуждения героев оборачиваются тревожной стороной, когда конфликт переходит в национальную плоскость. Хотя польские «паны» и лишены народной поддержки, их собственные поступки, как показывает Полонский, оказываются по-своему оправданы. Даже критикуя своих противников за разрыв с «народом», Танин, по сути, подчеркивает, что их борьба за свободу по-своему не менее героична, чем один из самых важных эпизодов культурной мифологии Российской империи — освободительное движение Смутного времени. По его словам,

Когда-нибудь в защиту полонизмаИз этого народа встанет Минин. Что ж будет! Для одних князей ПожарскихБез земского Кузьмы, — спасенья нет… (Полонский, с. 143)

Хотя показанные на сцене события позволяют зрителю усомниться в возможности появления польского Минина, само по себе сопоставление поляков с князем Пожарским, конечно, должно было произвести сильное впечатление, поскольку совершенно подрывало традиционные стереотипы: напомним, согласно общепринятым в России XIX века представлениям, Пожарский героически воевал против польской оккупации и способствовал возникновению российского государства в его современном виде.

Понятый как равное противостояние двух наций, конфликт пьесы Полонского оказался в целом неразрешим. Победы российских войск на поле боя и даже поддержка со стороны местных крестьян не приносят мира героям. Сам Танин воспринимает противоречия между поляками и русскими в целом и между возлюбленной и собою как принципиальный разрыв, грозящий и лично ему, и, возможно, стране в целом:

Вы полька, стало быть, я не могуЛюбить вас, потому что вы меняЛюбить не можете. — Меж нами бездна, И в этой бездне я погибну раньше, Чем вы (Полонский, с. 129).
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги