Просвещение России. Взгляд западников и славянофилов

Такой всплеск интереса к истории был и в середине XIX века, на волне засилья в высших кругах общества западничества и возникновения и развития как его антитезы самобытного славянофильского мировоззрения. До них историко-философские вопросы интересовали кружок любомудров («философия» в переводе с греческого, как известно, и означает «любовь к мудрости», «любомудрие»), в который входили такие мыслители (в то время совсем юные!), как В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов, А. И. Кошелев, один из основоположников славянофильства И. В. Киреевский.

Две важнейшие идеи их размышлений выделяет К. М. Антонов: «Именно любомудрам должна быть отдана пальма первенства в отношении философского осмысления русской истории в контексте мировой. Именно они первыми осознали историческое познание как необходимый момент самопознания»[232].

История, по утверждению любомудров, – не бессмысленный набор фактов, а смысл мировой жизни, жизни отдельных государств и народов. Уже поэтому она поучительна. Эту глубокую мысль развили в своих сочинениях русские мыслители-славянофилы, многие из которых вышли из кружка любомудров.

В 1830-е гг. в России появляется историософия. Современные исследователи считают, что она отличается от философии истории тем, что это не только научное исследование, но и интуитивное переживание судеб народов, этическое и эстетическое осмысление основ их исторического бытия, отыскание корней и видение будущей судьбы. Первыми историософами в России были П. Я. Чаадаев и А. С. Хомяков.

Один из главных признаков историософии – понимание истории сквозь призму вероучения. Так, П. Я. Чаадаев писал в письме Н. В. Гоголю: «Выводы твои гниль: они сделаны без Бога. Что ссылаешься на историю? Без Бога не выведешь из нее великих выводов; выведешь одни только ничтожные и мелкие»[233]. А. С. Хомяков пишет: «Первый и главный предмет, на который должно обратиться внимание исторического критика, есть народная вера. Выньте христианство из истории Европы или буддаизм из Азии, и вы уже не поймете ничего ни в Европе, ни в Азии <…> Мера просвещения, характер просвещения, и источники его определяются мерою, характером и источником веры»[234].

Мы уже говорили, что до сих пор славянофилы в обыденном, да и научном сознании предстают как антиподы западноевропейской культуры, ретрограды, резкие критики реформ Петра I и имперского периода истории России. Послушаем одного из основателей славянофильства И. В. Киреевского, по мнению которого «полуторастолетнее ученичество России» имело глубокий смысл. Надо теперь, писал Киреевский, «подчинить весь смысл западной образованности господству православно-христианского убеждения <…> Развитие этого мышления должно быть общим делом всех людей верующих и мыслящих, знакомых с писаниями святых Отцов и с западной образованностью»[235]. Киреевский не говорит о бесперспективности внедрения западноевропейского просвещения в культуру России, но о преображении его в рамках отечественного миропонимания.

Смысл мировой истории пытался отыскать и сподвижник Киреевского А. С. Хомяков. Единственным его историческим опусом (но стоящим многих и многих других произведений) был неоконченный труд (Хомяков писал его в течение 20 лет) в виде исторических заметок, который друзья А. С. Хомякова издали под общим названием «Записки о всемирной истории» уже после его смерти. В кругу друзей с легкой руки Н. В. Гоголя, который, вбежав в комнату, где писал Хомяков, увидел на полях слово «Семирамида», эти заметки так и стали называться.

Причины создания «Семирамиды» находятся в связи с содержанием Первого философического письма П. Я. Чаадаева, с необходимостью ответить его тезисам об отсутствии в России «нравственного образования», о дикости «первых веков» ее истории, и о том, что «мы существуем вне времени»[236]. Чаадаев в Первом философическом письме утверждал, что прошлое воспитывает, но воспитание это понимал в отрицательном смысле. Надо, по его мнению, извлечь уроки из полного отсутствия культуры и просвещения в допетровской России. В письме, как позже признавал сам автор, было много куража, поэтому оно не могло быть правильно понято современниками. В частности, по воспоминаниям племянника и хранителя архива Чаадаева, М. И. Жихарева, А. И. Герцен считал, что в своей статье Чаадаев прочитал «отходную русской жизни и русскому народу»[237]. Студенты Московского университета приходили к начальству с изъявлением желания с оружием вступиться за Россию. Граф Строганов, попечитель Московского учебного округа, приложил немало усилий, чтобы их успокоить[238].

Но если бы только современники так поняли Первое философическое письмо, было бы еще полбеды. К сожалению, и в глазах потомков все творчество Чаадаева оказалось окрашенным настроением этого злополучного письма. Оно по сей день широко цитируется и представляется некоторыми журналистами и даже учеными прямо каким-то могильным камнем на всей тысячелетней православной культуре России. Очень обидно за глубокого и разностороннего мыслителя, каким являлся Чаадаев!