Просвещённый

Дэвид смолк, вспомнив, что придется покинуть Мёрдо и Лаверок. Эти думы стерли улыбку с лица.

Элизабет, не проронив ни слова, смотрела на него оценивающим взглядом.

— А вы изменились, Дэвид, — изрекла она.

Эти слова его изумили.

— О чем вы?

Она покачала головой, правда, скорее удивленно, чем отрицательно.

— Кажется, вы не горите желанием возвращаться к работе. А работа всегда вас поглощала.

Поглощала? Неужели?

— Конечно, я горю желанием, — парировал он. — Здорово вернуться. Через несколько дней в суде я приду в себя.

Дэвид попытался ухмыльнуться. Йен осклабился в ответ, а вот Элизабет выглядела встревоженной. Убедить ее не вышло.

Ужин прошел в уютной непринужденной обстановке. Рассевшись за кухонным столом, они болтали и ели. Элизабет подала вкусное рагу из баранины с овощами, коего как раз хватило на троих, хлеб, эль, а позднее и яблочный пирог.

Дэвида позабавило, что Йен буквально не сводил с Элизабет глаз. Он постоянно обращал на нее взор, даже когда говорил Дэвид, красивое лицо смягчалось при одном лишь взгляде на нее. Стоило ей пошутить, они встречались озорно сиявшими глазами, а как только она пробовала подняться, дабы убрать тарелки или принести соль, он вскакивал первым, настаивая, что сделает все сам.

Когда он вновь поднялся, на этот раз для того, чтобы унести остатки яблочного пирога, Элизабет весело и вместе с тем гневно высказалась:

— Да господи боже мой, я не развалина. У меня всего-навсего будет ребенок!

Округлив глаза, она зажала рот руками.

Надолго повисло молчание.

— Значит, — неуверенно заговорил Дэвид, нарушая гнетущую тишину, — вы ждете ребенка?

Элизабет, не проронив ни слова, залилась краской и уставилась на руки, посему отвечать пришлось Йену:

— Да, ждем, — сказал он, вызывающе сверкнув глазами, — и мы безмерно счастливы. Хоть по закону мы и не можем пожениться, в душе я считаю Лиззи супругой. Дитя мы будем любить так, как не любили ни одного ребенка.

Элизабет молча смотрела на Йена доверчивыми карими глазами — на миг Дэвид ощутил укол безумной вопиющей зависти.

— Ни капли не сомневаюсь. Этому ребенку очень повезло с родителями.

Порадоваться мешала тревога, ибо по закону это ребенок Киннелла. Если Киннелл их выследит, дитя подвергнется опасности, что усложнит и без того непростую жизнь.

— Я боялась того, что подумает отец, — печально молвила Элизабет. — А теперь не могу выкинуть из головы, что он никогда не узнает.

Йен присел на корточки и взял ее за руки. Наблюдая за ними, Дэвид размышлял о том, сколько всеобщих осуждений вызовет роман беглой жены с любовником. Конечно, они с Мёрдо заслужат больше порицаний, но Элизабет и Йену тоже достанется. Сие осознание что-то пробудило. На этот раз не зависть, не отчаяние, а гнев. Праведный гнев на общество, любопытное и назойливое, что требовало соблюдения несправедливых правил.

Он понял: Элизабет и Йену нужно услышать все, что говорил Чалмерс.

— Ваш отец не возражал бы.

Элизабет вскинула глаза.

— Дэвид, я знаю, вы пытаетесь помочь, но…

— Он не возражал, — перебил Дэвид. — Он говорил мне о подозрениях насчет вас и Йена. Смею заверить: он не испугался этой мысли и не устыдился.

Дэвид рассказал обо всем: о подозрениях, что Элизабет влюблена в Йена, о чаяниях, что Элизабет будет счастлива, о Мэри Каннингем, любимой женщине Чалмерса, о сожалениях Чалмерса.

Он поведал о наказе Чалмерса, что от любви нельзя отрекаться.

После этих слов Элизабет начала всхлипывать. Сперва тихо, но вскоре она разрыдалась, не в силах сдержаться. Она спрятала лицо у Йена на груди и надрывно вздыхала, выплескивая беспросветное горе.

— Боже, простите, — испуганно воскликнул Дэвид. — Надо было помалкивать…

Она покачала головой, но заговорить не смогла.

— Идем, — пробормотал Йен ей в волосы. — Давай уложим тебя в кровать. Ты умаялась. — Он помог ей встать, обняв за плечи, и взглянул на Дэвида поверх ее головы. — Подождешь немного?

— Конечно.

— Выпей эля. Я скоро вернусь.

Йен повел Элизабет в соседнюю спальню. Дом до того крошечный, что до Дэвида долетали судорожные всхлипы вперемежку с успокаивающим бормотанием.

Дэвид потягивал эль и слушал неразборчивую песнь скорби. Худшее осталось позади. Сначала оно перешло в икоту, а потом и в тишину. Дэвид ждал, прослеживая кончиками пальцев царапины на старом столе и стараясь не думать о своих трудностях: о Мёрдо и барышне, коей он обещан. О месяцах молчания, о том, что с его губ не сорвалось ни намека на правду. О мире, что все равно их разлучит, после того как Дэвид возвратится к работе.

Вернувшийся Йен едва держался на ногах. Устроившись рядом с Дэвидом, он налил себе эля.

— Как она?

— Она месяцами ждала вестей об отце. Она знала, что так случится. Но все равно это потрясение.

— Пока не случится, не поверишь, — согласился Дэвид.

Они выпили, подняв молчаливый тост.

— Жаль, мы с ним не встретились, — чуть погодя произнес Йен. — Я бы с радостью пожал ему руку.

— Он был хорошим человеком. Тебе бы понравился.

— Он вырастил дочь замечательной женщиной.