Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке

В политической теории федералистов разделение властей дополнялось системой сдержек и противовесов. Именно этим гарантировалось, что ни одна из ветвей власти не узурпирует чужие полномочия и не станет деспотической. Уилсон немного позднее перечислял черты совершенного государства: оно должно обеспечивать контроль над системой управления лишь лучшим из граждан; поощрять у правителей проявление лучших, а не худших сторон человеческой природы; при помощи сдержек и противовесов побуждать даже дурных людей действовать на общее благо[800]. Нью-йоркский федералист «Курций» писал о Конституции 1787 г., которую считал идеалом политического устройства: «Здесь искусно соединены источники энергии, мудрости и добродетели… Здесь установлены мудрые препоны амбициям правителей и своеволию управляемых. Здесь мы находим прекраснейшие ограничения эгоизма и прочнейшие гарантии гражданской свободы»[801].

А вот антифедералисты воспринимали «сдержки и противовесы» Конституции 1787 г. как недопустимое смешение ветвей власти. У. Финдли объявлял, что «в этой Конституции смешаны законодательные и исполнительные органы власти»[802]. В качестве примера он приводил требование «совета и согласия» Сената при назначении должностных лиц (ст. II, разд. 2). Его единомышленник Р. Уайтхилл в доказательство той же мысли ссылался на функции вице-президента как председателя Сената (ст. I, разд. 3)[803]. Такое смешение казалось им опасным. Виргиния и Род-Айленд потребовали внести в Конституцию особую поправку: «Законодательная, исполнительная и судебная власть правительства должны быть разделены и различны»[804].

Обе стороны ссылались на Монтескье; но антифедералисты, пожалуй, понимали принцип разделения властей несколько формально, абсолютизировали его. Для них гарантии против угнетения со стороны исполнительной и законодательной власти заключались в ротации кадров на частых и регулярных выборах. «Бывший офицер Континентальной армии» из Пенсильвании тосковал по «ротации, этой благородной прерогативе свободы»[805]. О том же говорилось в пенсильванской петиции против ратификации[806].

Наряду с теорией разделения властей в федеральную Конституцию была вписана и классическая республиканская теория «смешанного правления»[807]. Палата представителей была «демократическим» элементом системы, Сенат — «аристократическим», президент — «монархическим». Следует отметить, что вопрос о влиянии «смешанного правления» на проект конституции 1787 г. стал предметом дебатов в историографии. Г. Уиллс, например, решительно отрицал наличие его элементов в конституции. Г. Вуд видел в создании конституции 1787 г. процесс освобождения от влияния этой теории. В. Г. Каленский утверждал, что Мэдисон не разделял идей «смешанного правления», т. к. Сенат в его политической теории представлял интересы не дворян, а собственников[808]. Представляется, что все эти утверждения имеют тот недостаток, что основываются на неоправданно узком понимании «смешанного правления», которое будто бы обязательно предполагало наличие наследственного монарха и наследственной аристократии. Между тем, в XVIII в. понятия монархии и аристократии могли трактоваться предельно широко. Достаточно напомнить, что философы-просветители вполне соглашались с Полибием, который видел монархический элемент римской неписаной конституции во власти двух консулов, переизбираемых ежегодно[809]. Столь же широко трактовалось понятие «аристократии». Конечно же, в США этот термин не обозначал никакой наследственной элиты; Сенат был «аристократическим» лишь в том смысле, что представлял относительно меньшую группу населения, нежели «демократическая» нижняя палата, а именно, собственников[810].

Главным теоретиком «смешанного правления» в США выступил Дж. Адамс. Полемизируя со своим кузеном С. Адамсом, он писал: «Под аристократией я имею в виду не столько наследственное дворянство… сколько естественную и подлинную аристократию человечества. Ее существование вы не станете отрицать. И вы, и я видели подъем четырех аристократических семей в Бостоне — Крафтов, Горов, Доусов и Остинов. В нашем городе они составляют столь же подлинное дворянство, как Говарды, Сомерсеты, Берти и прочие в Англии. Слепые, без разбора упреки против аристократической части человечества, против установленного самой природой различия, которое мы не можем уничтожить, неразумны и не великодушны»[811]. В то же время возможность установления чистой аристократии была для Адамса одной из самых серьезных опасностей, угрожающих республике. Предотвратить ее можно было, в частности, за счет усиления исполнительной власти, которая уравновесила бы Сенат [812].