В лифте я встретил соседей с девятого этажа, со мной они любезно поздоровались, а вот на брата Пона уставились с натянутыми ухмылками. Решили, должно быть, что я завел себе дружка из голубых, но почему-то не нежного юношу, а мужика в возрасте, с сединой в волосах.
Начнут ведь трепать языками направо и налево...
Апартаменты у меня были не чета прежнему жилищу - большая спальня, гостиная, кухня, кладовая, да еще и балкон, на котором умещается не только стол с двумя стульями.
- Добро пожаловать, - сказал я, запуская брата Пона внутрь. - Я у вас в гостях был. Теперь вы...
Монах усмехнулся, но промолчал.
Зато войдя в комнату, направился прямиком туда, где располагался небольшой стеллаж - книги, диски с музыкой и фильмами, безделушки и подарки, которые больше некуда деть.
- Хорошая штука, - сообщил брат Пон, взяв с полки вазу из чешского хрусталя.
И не успел я ответить, как он швырнул ее об пол.
Раздался звон, сверкающие осколки полетели в стороны, ну а я замер с открытым ртом.
- Что... что вы делаете? - выдавил я, когда первый шок прошел.
- Встряхнись! - рявкнул монах. - Проснись! Осознай, где ты, и что ты! Быстро! Полный срез по всем сознаниям!
Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что именно он от меня хочет.
- Какие запахи ты осознаешь! Что касается твоего тела! Быстрее! Не раздумывай! Осознавай!
Ветер шевелит занавеску у балконной двери, несет мягкий аромат Сиамского залива... орет внизу, на пляже, тайская торговка... майка неприятно липнет к спине... во рту послевкусие от пончиков, съеденных на лодке... мысли о том, что ваза, разбитая братом Поном, стоила бешеных денег...
Ничего себе срез! Вот уж точно, ничем я от друзей не отличаюсь.
Накатила печаль, и ее я тоже осознал, но фиксироваться на ней не стал, и она быстро растворилась без следа.
- Вот так, хорошо, - сказал брат Пон, усаживаясь на диван. - А то ты сладко спал. Погрузился в дрему обычной жизни, и кого волнует, что в ней присутствовали всякие медитации и мысли об освобождении... Теперь я буду встряхивать тебя регулярно, и если для этого понадобится разбивать или ломать что-то, то я буду это делать.
Я вздохнул: в том, что монах способен на подобное, сомнений не было.
- Почему, когда я рядом с вами, из меня постоянно лезет что-то не очень приятное? - спросил я. - Только вчера я думал, что забыл о таких вещах, как злость и раздражение, и вот здравствуйте...
Брат Пон заухмылялся и ответил:
- Сорняки должны вырасти, чтобы их можно было выдернуть. Как же иначе? Вспомни обезьяну, что каталась на спине Просветленного и лупила его палкой, когда он воплотился в образе буйвола... Ведь он мог растоптать ее копытами или поднять на рога, но он терпел, даже когда она швыряла комьями тины ему в глаза или мешала пастись, дергая за хвост. А все потому, что она не давала ему "задремать", и позволяла отследить малейшие движения аффектов в сознании, хотя там от них были всего лишь следы... Удивленному лесному духу, что спросил Просветленного о причинах его смирения, тот ответил "ведет себя он так, словно старается мои грехи очистить. И если кротость я не проявлю, то кто же, как не я, окажется неблагодарным?".
После краткой паузы он добавил:
- Если рядом с наставником ты ощущаешь только благость и счастье, то либо ты уже достиг окончательного бодхи-освобождения, либо с этим наставником что-то не совсем правильно.
- С наставником, который меня ничему не учил, и учить не собирается? - уточнил я полушутливо.
- Совершенно верно! - монах важно кивнул - Только так и можно научить. Отправляйся теперь за веником и совком, а то еще порежешься...
Мы сходили поесть в одну из кафешек по соседству, а когда вернулись, брат Пон заявил:
- Сейчас ты будешь заново учиться медитации на объекте. Располагайся.
Он облюбовал все тот же диван, ну а мне пришлось устроиться на полу, на толстом ковре.
- Раньше ты упражнялся с деревом, теперь же вместо него будет человек, - продолжил монах.
- Человек? - удивился я. - Какой?
- Ни в коем случае не бери моделью кого-нибудь из знакомых, и тем более не сосредотачивайся на известных личностях... Наилучший вариант - отталкиваться от качеств, противоположных тем, что есть в твоей собственной персоне... Ну, пол, мы, пожалуй, оставим... Глаза у тебя темные, пусть у него будут голубые, волосы у тебя русые, пусть у него иссиня-черные, и так далее... Понял?
Я кивнул и принялся за дело.
Сознание, привыкшее к тому, что медитация идет определенным образом, поначалу упорно подсовывало мне образ дерева, знакомого до последнего листочка и трещины в коре.
На то, чтобы отодвинуть его в сторону, мне понадобился не один час.
А затем я попытался воткнуть на место объекта созерцания некое человеческое существо... проблема в том, что дерево я некогда взял из реальности и долго разглядывал перед тем, как восстановить мысленно, а тут все предстояло конструировать с нуля, исключительно силой фантазии.
От усилий я даже взопрел, хотя солнце давно зашло, и у меня в апартаментах было вовсе не жарко.