Просветленные не ходят на работу

Первая корзина явилась из воды совершенно пустой, даже без куска мяса внутри. Зато вторая оказалась набита шевелящимися усами, закованными в панцирь телами и щелкающими клешнями.

— Замечательно! — воскликнул брат Пон и, перевернув корзину, принялся ее трясти.

Раки со шлепками и плеском посыпались в реку.

— Эй! Куда?! Как?! — растерянно воскликнул я.

Но монах вытащил третью корзину и поступил с ней так же, как и со второй.

— Я же сказал, что мы пойдем на реку и наловим раков! — сообщил он, когда вся наша добыча перекочевала обратно в Меконг. — Никто не обещал, что мы будем их есть. Вспомни-ка.

— Но я… но вы… я подумал… — заблеял я, словно изображая растерянную овцу.

— Вот-вот, — брат Пон кивнул. — Какое там желание существования, ты о чем? Справься для начала с вожделением собственного брюха!

С желаниями дело у меня пошло с большим скрипом.

Обычно я просто не замечал, что хочу: возжелав пожевать чего-нибудь, я начинал поглядывать в сторону нашей кухни, где один из молодых монахов варил рис; при возникновении тяги вновь поглядеть на заснеженную вершину я пытался немедленно вызвать ее образ; при воспоминании о делах в Паттайе руки чесались от желания взять сотовый.

Зато брат Пон непонятным образом фиксировал, что со мной происходит, и привлекал к этому мое внимание, причем не самым гуманным образом — с помощью длинной бамбуковой палки. Лупил он ею меня по плечу или спине, не сильно, но всегда так неожиданно, что я вздрагивал и с трудом удерживался от ругательства.

Это тоже не ускользало от внимания монаха, и меня удостаивали неодобрительного покачивания головой и какого-нибудь «легкого» задания вроде вырубки колючего кустарника или выкапывания новой выгребной ямы.

Именно от возни с лопатой меня одним особенно жарким днем и оторвал брат Пон.

— Сделай-ка перерыв, — сказал он, появившись на краю ямы, достигшей к этому времени почти двух метров в глубину. — Инструмент возьми с собой, он тебе понадобится.

Я не стал спрашивать зачем, поскольку знал, что монах сообщит мне все, когда сочтет нужным, и ни минутой раньше.

Прогулка по джунглям оказалась короткой и закончилась около выкорчеванного мной дерева.

— Разровняй участок земли, — велел брат Пон. — Достаточно большой…

И он неопределенно развел руками, показывая, какой именно.

Я почесал в затылке и принялся за дело, сопя, потея и отгоняя назойливых комаров.

Лопата, которой я к этому моменту владел как профессиональный землекоп, с хрустом вонзалась в почву. Корни лопались, кусты трясли ветками, летели облачка пыли и клочья высохшей травы, при попадании в нос вынуждавшие меня остервенело чихать.

Потратив едва ли не час, я получил ровную площадку два на два метра.

— Отлично, этого нам хватит, — сказал брат Пон. — Теперь садись и наблюдай.

И с помощью все той же бамбуковой палки он начал рисовать прямо на земле. Изобразил несколько вложенных друг в друга кругов и самый маленький разбил на три части.

— Смотри, — продолжил монах. — Здесь у нас корни привязанности к страданию. Невежество мы изобразим в виде черной свиньи… — он ограничился тем, что нарисовал пятачок, напоминающий электрическую розетку, — ненависть в облике зеленой змеи, а алчность как синюю курицу, — извилистая линия и нечто похожее на гребень петуха. — Следующий круг показывает шесть миров Сансары, от ада внизу до божественных обиталищ вверху… Животные, голодные духи, асуры-полубоги, а также мы, человеки.

Отступив на шаг, брат Пон полюбовался делом рук своих, покосился на меня — внимаю ли? — и вновь принялся за дело.

— Дальше у нас двенадцать секций, этапов того, о чем мы с тобой еще не говорили, но обязательно будем: слепой, горшечник с горшками, обезьяна, человек в лодке посреди океана, дом с запертыми окнами и дверями, мужчина и женщина, слившиеся в объятиях, человек со стрелой в глазу, человек с чашей вина, другой человек, срывающий плоды с дерева, курица, несущая яйца, рожающая женщина и старик, несущий на спине мертвеца.

Я слушал, стараясь запомнить, понимая, что это все не просто развлечение, а имеет смысл, пусть пока еще не проникший в мое сознание.

— И всю эту конструкцию держит в пасти колоссальное чудовище красного цвета, — и брат Пон добавил нечто вроде ряда зубов сверху и снизу от внешнего круга и парочку глаз с узкими, змеиными зрачками.

— И что это? — не утерпел я.

— Бхавачакра, колесо судьбы, карта, которой ты будешь пользоваться на пути к свободе. А чтобы она работала, тебе предстоит ее нарисовать, изобразить во всех деталях и подробностях, которые придут тебе в голову, украсить понятными тебе символами. Делать это будешь прямо вот тут.

— На земле? — с ужасом спросил я.

— Холста и кистей у нас в храме нет, — брат Пон с показным сожалением развел руками. — Зато есть много песка разных цветов, который так красиво смотрится, если его насыпать в ямки и канавки.

— Но я не художник! У меня вообще руки кривые! — продолжал возражать я. — Помню, по рисованию всегда тройки в школе были!

— Никто не требует от тебя шедевра. Никто, кроме меня и тебя, не увидит рисунка.

— Но зачем это надо?!