Просветленные не ходят на работу

— Это не ты, это не твое, — напомнил монах и засмеялся, но не обидно, а так, что мне полегчало. — Не надо быть мудрецом, чтобы понять, в чем источник проблемы. Слишком сильно ты хотел закончить бхавачакру, для тебя она стала не средством освобождения, а поводом отрастить еще один корень привязанности. Отсюда эмоции.

— Но я же не мог относиться к этому делу равнодушно!?

— Равнодушие — тоже эмоция, а вот бесстрастие — нет, — брат Пон покачал головой. — Работая над рисунком, ты должен быть бесстрастным, а не корчиться от желания завершить дело как можно быстрее.

— И тогда дождей не будет? — спросил я почти издевательски.

— Откуда же мне знать? Но ничто и никто не сможет встать у тебя на дороге. Лишенный привязанностей неуязвим, и любая задача ему по плечу.

— Но откуда возьмутся эти задачи, если не будет желаний?

— Из осознания, — брат Пон посмотрел мне прямо в глаза. — Желания лишь мешают. Отвлекают, сбивают с толку, грузом висят на плечах, не дают действовать спокойно и эффективно. После полудня начнешь рисовать заново, а сейчас пойдем, нечего тут стоять.

Я потащился за монахом, сгорбившись, так и не разжав кулаков, и про себя продолжал негодовать по поводу проклятого дождя, случившегося так не вовремя…

Эх, если бы его не было!

Вытащенная из воды простыня, казалось, весила не меньше центнера.

Я встряхнул ее, держа подальше от себя, и принялся выжимать, скрутив в тугой неподатливый жгут. Струи мутной воды потекли на мостки, на мои обутые в сандалии ноги, в стороны полетели брызги.

Поселившись в вате Тхам Пу, я быстро узнал, что такое стирка руками, без какой-либо машины, умеющей полоскать и отжимать. Порошки еще не завоевали популярность в этой части Таиланда, и местные обходились хозяйственным мылом.

Вдобавок к прочим «удобствам» жидкость, текущая между берегов Меконга, не отличалась прозрачностью. Полоща в ней белье, ты мог лишь набрать грязи и всякой плавучей дряни вроде веточек и листьев.

Результат же работы инспектировал лично брат Пон, и от его зоркого взгляда ничего не ускользало.

Так что я пыхтел и потел на берегу уже второй час, добиваясь от простыней и наволочек хотя бы относительной чистоты. Солнце палило, мимо проплывали лодки с туристами, и многие щелкали фотоаппаратами в мою сторону, полагая, что перед ними аутентичный тайский монах.

Последняя простыня шлепнулась в корзину, и я с облегчением распрямился.

Ну все, осталось подняться к вату, развесить шмотье на веревках, и для того потока восприятия, которым я являюсь, найдется другое занятие, и есть шанс, что не столь утомительное…

Но наверху меня встретил брат Пон.

— Белье оставь у кухни, — велел он. — Братья о нем позаботятся. А мы в деревню.

Я мигом забыл, что кожа ладоней и пальцев саднит от грубого мыла, а мускулы спины и поясницы жалуются на жизнь. Проснулся страх перед сворой полудиких собак, которые живут на окраине и наверняка хорошо помнят мой запах, а некоторые — и вкус.

Но я молча поставил корзину наземь и затопал за братом Поном.

— Твои «друзья» тебя узнают, нет сомнений, — проговорил он, когда мы дошли до мостика над оврагом, — и если ты будешь действовать как обычно, то они на тебя нападут. Мое присутствие ничего не изменит.

— Может быть, вы сможете, как тогда… ну, много раз со мной делали… — слов мне не хватало. — Точно не знаю, как это назвать, но прикасались, и внутри меня все изменялось… Помните?

— Да, я встряхивал твое существо так, что некоторые элементы в отдельных струях менялись местами. То, что было на первом плане, отходило в тень, а прятавшееся за кулисами появлялось на сцене. Могу поступить так и сейчас, но лучше будет, если ты сам проделаешь с собой такую штуку.

— Но как?! — деревня приближалась, и я боялся все сильнее и сильнее, по коже бежали мурашки.

— Люди это делают по сто раз на дню, сами того не замечая, бессознательно. Совершить нечто подобное по собственной воле куда сложнее, но вполне возможно… Вспомни для начала, что ты вовсе не кусок мяса, а поток восприятия, текучий и неуязвимый.

— Да я помню, но толку с того?!

— Во-вторых, постарайся увидеть атакующих тебя собак как раз в виде кое-как скрепленных полосок мяса, огрызков кости и кусков жил, что завернуты в мохнатую шкуру. Что именно в такой совокупности подверженных гниению уродливых объектов может тебя напугать?

— Ну… зубы… — мы уже шли по дороге, осталась какая-то сотня метров до окраины деревни.

— Представь собачьи зубы, висящие в пустоте… что, страшно?

— Нет, — признался я.

— Отдельно собачьи глаза, что полны ярости… Неужели они пугают тебя? Громогласный лай, доносящийся из ниоткуда… ерунда же?

Я кивнул.

— Вот и продолжай воспринимать эти элементы по отдельности, — брат Пон глянул на меня. — Помни еще, что если верить древним, то мы воплощались в тысяче миров столько раз, что все живые существа успели побывать нашими матерями, в том числе и эти мохнатые животные.

Кровожадное рычание возвестило, что наше появление не осталось незамеченным.