Просветленные не ходят на работу

Перед мысленным взором возникла картинка — брат Пон в лесной глуши посреди ночи читает полный гнусного бормотания заговор над моей старой кроссовкой, чтобы заманить меня в Тхам Пу, да еще и кропит ее жертвенной кровью одной из тех макак, что мешали мне рисовать.

— Ну ты и выдумщик, — монах усмехнулся. — Смотри, жил да был некий человек. Однажды он уехал на ярмарку, а когда вернулся, то обнаружил, что дом его горит, а дети продолжают играть внутри, не обращая внимания на пламя… Тогда он закричал: «Бегите, иначе вы сгорите и погибнете!», но маленькие мальчики и девочки не знали значения слов «сгореть» и «погибнуть»… Тогда их отец закричал: «Бегите сюда, я привез вам игрушки!» И он показал им драгоценные вещи, которые он купил на ярмарке…

Он выжидающе посмотрел на меня.

— Дети их увидели и рванули из горящего дома со всех ног, — продолжил я. — Интересно, какие игрушки вы обещали мне?

— А ты не помнишь?

— Ну, освобождение от проблем, которые вот-вот меня погубят…

— И ты ведь от них избавился? — брат Пон улыбался широко, словно коммивояжер, что воздвигся на пороге вашей квартиры, дабы предложить самый лучший в мире набор кухонных ножей. — Хоть одна из тех вещей, что терзали тебя и доводили до безумия еще не так давно, имеет над тобой власть?

— Нет, не имеет…

Монах не преувеличил — дела обстояли именно таким образом.

Я оставил позади трудности, которые казались неразрешимыми, перестал наделять их значением… Даже забыл о том, что оказалось наиболее тяжело пережить — жестокое разочарование в себе, в том образе собственной персоны, который создавал десятилетиями, — уверенного в себе, даже самоуверенного человека, который всегда добивается своего, не обращая внимания на чувства окружающих.

Но в процессе избавления обнаружил в себе и в окружающем мире много такого, о чем ранее вообще не думал, обратился к предметам, которые ранее счел бы пустой ерундой, бессмысленной тратой времени!

— Ну вот видишь? Все честно, — брат Пон одобрительно похлопал меня по плечу. — Помимо того, о чем мы уже говорили, остались такие вещи, как правильные сосредоточение, осознавание, созерцание, и этого всего у тебя сейчас в избытке…

Я не сразу понял, что он вернулся к «лекарству от страдания».

Ну да, восемь компонентов, упомянутых монахом, определяли мою жизнь в лесном вате. Все поступки, наставления и даже отдельные фразы, вроде бы нелепые задания, все, начиная от обычных хозяйственных дел и заканчивая медитациями, образовывало четкую систему, не оставляющую лазеек для старых желаний, привычек и идеалов.

Закончив рассказ, брат Пон некоторое время изучающе смотрел на меня.

А я сидел, пытаясь собрать мысли, что разбегались подобно тараканам.

— Тебя ждет столь могучее средство духовного развития, как метла, — сказал он. — Принимайся за дело.

И только оказавшись под суровым взглядом каменного Будды, я осознал, что так ничего и не рассказал брату Пону о галлюцинациях.

Хотя, может быть, они больше не вернутся?

Тот участок леса, где я сначала выкорчевал дерево, а затем рисовал колесо судьбы, стал для меня чем-то вроде дома.

Времени я здесь проводил не меньше, а порой даже и больше, чем в лачуге, где ночевал. Знал всякий куст и мог с закрытыми глазами найти дорогу до вата и вернуться обратно.

Брат Пон навестил меня здесь, когда вечером изнурительно жаркого дня я трудился над бхавачакрой. На этот раз он дал знать, что приближается, нарочитым треском веток и топотом, а не стал возникать за плечом словно дружелюбное, но все равно жутковатое привидение.

— Дело идет, — сказал он, оглядывая результат моих усилий.

— До ближайшего дождя, — отозвался я с улыбкой.

В этот момент я не расстроился бы, начнись ливень прямо сейчас.

Дождался бы, когда он закончится, а затем без раздражения и жалоб возобновил бы работу.

— Это точно, — брат Пон метнул на меня испытующий взгляд, а затем велел: — Выбери-ка дерево.

— Опять корчевать? — спросил я, ощущая, как броня моего бесстрастия дает трещину.

Монах нахмурился, и я торопливо указал на растение, которому не знал названия, — невысокое, с волосатым стволом и листьями почти до самой земли, глянцевито-зелеными и яркими, несмотря на разгар сухого сезона.

— Давай, как следует рассмотри его, — продолжал инструктировать меня брат Пон. — Каждую трещинку на коре, вздутие корня у основания, пук свежих ростков на вершине. Чтобы ты мог воспроизвести его в уме с закрытыми глазами.

Поначалу у меня ничего не получалось, ускользали то одни детали, то другие. Подняв веки, я с легкой досадой замечал, что дерево выглядит вовсе не так, как я его представлял… эти два листа не пересекаются, а там вон торчит третий, который я упустил из виду, да и ствол не такой толстый.

Только через три дня я смог выполнить задачу так, чтобы брат Пон остался доволен.

— Отлично! — заявил он, когда я описал дерево, сидя к нему спиной и закрыв глаза. — Теперь ты должен смотреть на него до тех пор, пока не ощутишь себя растущим из земли существом, что взирает на некое странное создание с розовой нежной корой, подвижными корнями и без листьев.