Просветленные рассказывают сказки. 9 уроков, чтобы избавиться от долгов и иллюзий и найти себя

И вновь я не мог понять, иносказательно он говорит или на самом деле верит, что если бросить Будду в костер, то огонь погаснет. Хотя ведь ходят же отдельные умельцы по углям, не получая ожогов, и говорят, что какой-то особенной духовности для этого не надо, только навык и отрешенность… почему Татхагате не иметь такой способности?

– Но тут отшельник открыл глаза и посмотрел на бога без гнева, лишь с удивлением, – продолжил монах, и я забыл о своих сомнениях, поскольку хотел знать, чем закончится история. – «Зачем ты творишь подобное, о Разрушающий Крепости? – поинтересовался он, назвав царя богов одним из прозвищ. – Неужели тут поле брани?» Индра же ответил: «Великое любопытство взывал ты у нас на небесах, отшельник. Обитель Тридцати Трех полнится слухами о том, что накопив достаточное количество духовных заслуг, ты покусишься на мое место». В ответ же аскет только рассмеялся. Индра же вспомнил, как его хозяин отдал последнее, чтобы накормить гостя, как не роптал, жуя опавшую листву… и устыдился собственных подозрений до алых щек. Небожители же непривычны к чувству стыда.

В это я готов был поверить – трудно представить, чтобы почти всемогущее и бессмертное существо, занятое истреблением чудовищ и сексуальными игрищами со всякой женщиной, более-менее для этих игрищ подходящей, будет испытывать такую вещь, как «стыд».

– И тогда сказал Индра еще громче, чем ранее: «Проси, чего хочешь, о мудрейший! Ибо виноват я пред тобой, и не один раз!» Татхагата задумался, и бог про себя усмехнулся, ожидая, что тот попросит власти, богатства или возможности попасть в райские обители. Но после паузы отшельник сказал: «Если же хочешь ты показать мне свое расположение, даровать нечто превосходное – то не являйся больше ко мне в обличии столь дивном, в сиянии божественной мощи, о Разрушитель Крепостей!» Догадываешься, что испытал его собеседник?

– Легко догадаться, – ответил я. – Уж чувство гнева богам хорошо знакомо.

– Да, это не стыд, – подтвердил брат Пон. – Разгневался Индра гневом страшным. Вскричал он в изумлении так, что облака шарахнулись в небесах и море заколыхалось: «Не говори этого! Люди желают видеть меня, наслаждаться красотой и могуществом! Величайшие цари, мудрейшие брахманы стремятся к встрече со мной, совершая подвиги и принося жертвы! Ты же не хочешь этого! Почему? Неужели издеваешься ты надо мной?» Татхагата же кротко ответствовал: «И не думал, повелитель богов. Вспомни нашу встречу. Как принял я тебя?»

И монах посмотрел на меня, давая понять, что я должен ответить за Индру.

– Накормил, напоил, – сообщил я послушно. – Разве что только спать не уложил… Так в русских сказках положено! – последнюю фразу пришлось добавить, поскольку без нее брат Пон вряд ли бы понял, к чему она.

– Шло бы время к ночи, и уложил бы, – сказал он. – Индре пришлось согласиться. «Помнишь, как я повел себя, когда ты сбросил обличье скромного брахмана-странника и стал самим собой?» – поинтересовался Татхагата.

– Начал медитировать! – воскликнул я, поскольку ответа вновь ждали от меня.

– Совершенно верно, – подтвердил брат Пон. – «Но почему ты повел себя так? – проговорил Индра. – Неужели бродячий аскет для тебя более желанный гость, чем я? Оборванный, усталый человек кажется более интересным собеседником, чем самый могущественный из обитателей небес?»

И тут монах замолчал, причем наверняка сделал паузу осознанно, чтобы любопытство мое усилилось.

– Ну… что ответил Татхагата? – спросил я, поскольку дорога свернула и впереди, за полем, стала видна деревня (у меня возникло подозрение, что там, среди людей, у монаха не будет возможности рассказывать мне сказки).

– «Ничуть не так, о Разрушитель Крепостей, – сказал аскет. – При всем почтении к тебе равны для меня и последний из неприкасаемых, и первейший из богов».

– Вот уж оскорбил так оскорбил, – пробормотал я. – Тонко.

Но брат Пон нахмурился, и я прикусил язык.