Протагонист

Ирина закашлялась, потом брызнула спреем в гортань. Отложила телефон и позвала:

– Вероника?

Та вздрогнула и кивнула.

– Прочитали?

– Да, – помолчала и протянула телефон. – Вы правы. Мне стоило знать.

– Мне жаль, что с вами так поступили. Вся эта грязь в соцсетях несправедлива. Вас уволили, да?

– Да. Но это к лучшему. – Ирина сцепила руки и выдавила. – Мне всё равно кажется, что я могла сделать для него что-то, хоть что-то…

Вероника закатила глаза и резко ее оборвала:

– Ирина, не обижайтесь, но вы ему никто. Препод. И только. Именно поэтому он и не имел права так делать. Не с вами. Не с тем, кто ему никто. Поэтому я и показала вам письмо. История моего брата – это только его история. Она не про вас.

Ирина поднялась.

– Как вы думаете, уместно выразить соболезнования вашей маме? Извиниться?

– Вам не за что извиняться. Скорее, мы должны извиниться за него. Будь мы нормальной семьей… – Вероника не договорила и метнула взгляд в сторону церкви.

Ирина поняла, что пора прощаться.

– Нет никаких нормальных семей. И людей нормальных нет. Есть просто люди и просто семьи. Каждый человек искалечен сам по себе. Семья может как подлечить, так и докалечить. Берегите себя, Вероника.

– И вы.

Ирина кивнула и направилась к выходу. Дышалось куда легче.

Женя ждала такси на выходе. Ехать на погребение и поминки она не решилась. На остановке заметила Ирину Михайловну. Сначала хотела отойти в сторону, натянув маску повыше, а капюшон поглубже, но стало стыдно. Окликнула и спустила маску:

– Ирина Михайловна, здравствуйте.

Она выглядела растерянной, но при этом удивительно спокойной для женщины, которую обвинили в чужой смерти.

– Женя, здравствуйте! – Воскликнула почти обрадованно. – Тоже здесь? Я уже и не думала, что вас еще увижу.

– Я тоже. Вы ведь больше у нас не ведете?

Умиротворение сползло с ее лица поблекшей краской.

– Нет, Женя. Я увольняюсь.

– Сами или…

– Я сама написала заявление.

– Я не о том спросила, Ирина Михална.

– Я поняла, Женя.

– Значит, попросили. – Добавила еле слышно: – И всё это из-за меня…

– Что за глупости, Женя?

Женя насилу подняла глаза.

– Ирина Михална, это я. Я не сказала ему о консультации.

– Ты забыла или… – Переход на «ты» был внезапным и несвойственным Ирине Михайловне, но таким естественным, что Женя не смогла соврать.

– Хотела бы сказать, что забыла. Нет. Я это нарочно. Место расчищала. Вот такая я староста.

Ирина Михайловна сглотнула:

– И что теперь?

– Перевожусь. Со следующего семестра. На бюджет, как и хотела, – хмыкнула. – Только уже не в Академии. Я узнавала насчет мест в Питере.

Она ожидала, что Ирина Михайловна разозлится, но та только покачала головой.

– Ты уверена, что стоит?

Тогда взорвалась Женя:

– Я устала, устала, устала! Я так давно устала! Ирина Михайловна, вы даже не представляете…

– Представляю.

Она кивнула так, что Женя сразу поверила и продолжила поспешно:

– Я поговорила с мамой и папой. Речь подготовила, репетировала, прямо как перед парой, чтоб мозги им запудрить. Сказала, что лучше образование завершенное, чем совершенное. Они не поняли, но поверили. После этой истории с Никитой сразу согласились, что лучше перевестись. А я и не ожидала, что всё так легко пройдет. От этого даже обиднее как-то. Мама сказала, хоть вообще без вышки оставайся, лишь бы здоровая была. Я всегда думала, что это им нужно, а они думали, что мне. Все хотели друг другу лучшего, а на выходе…

– А на выходе лучшее – враг хорошего, – подхватила Ирина Михайловна. – Всё это время я только об этом и думаю, Женя. Знаешь, что поняла? Лучше быть хорошим, а не лучшим. Хорошее – универсально. Хорошее остается таким вне конкуренции, а лучшее – это крайность, борьба, в которой по шагу, незаметно, пересекается грань, когда лучшее превращается в свою противоположность. Академия так хочет быть лучшей, что перестала быть хорошей. А я провела в ней полжизни и перестала отличать одно от другого. Надо научиться разрешать себе быть по жизни хорошистом, Женя. Слышишь?

Женя увидела такси и перепугалась, что больше не сможет поговорить с, возможно, единственным человеком, который ее и правда понял, но Ирина Михайловна вдруг спросила:

– Женя, не хочешь кофе выпить? Пока нас всех снова не закрыли?

Погребение прошло быстро. Вычурный венок «От Академии» занял самое видное место. Алёша заметил: декан дождался, когда все отойдут, и сфотографировал могилу. Тогда Алёша сфотографировал декана и сразу отправил фото в телегу Максиму, не заметив, как пристально на него смотрит Кристина.

На поминках всем наконец разрешили снять маски. Отец Никиты извинился за то, что по санитарным требованиям вместо большого общего стола предусмотрены только маленькие, на три-четыре человека. Алёша увел Кристину за отдельный стол, надеясь, что к ним никто не подсядет. Кристина сказала, что ее группу увели на удаленку, поэтому она уезжает к маме.

– На сколько, на неделю?

– Я слышала, в октябре уже всем удаленку поставят, так что зачем приезжать-то…

– В смысле «зачем»? – Алёша, изображая непонимание, упрямо дожимал ее до конца. – Из общаги же не гонят.

Кристина пожала плечами, тогда он переспросил:

– Надолго ты?