Протест настоящего мужчины

Отцу стало намного лучше. Еще месяц, и доктор разрешит ему вернуться в школу. Отец набирался сил и изобретал для меня все более и более трудные задачи — вечера и выходные дни превратились в сплошную пытку. Чем угрюмее и тупее я становился, тем больнее жалил его язык. Майр была со мной холодна и высокомерна — еще бы, я ведь совсем ее не развлекал, — и я по-настоящему в нее влюбился. Ее рыжие кудри выметали прочь все грамматические конструкции и заполняли контурные карты золотистыми бурлящими реками. А в школе мистер Десмонд — единственная отрада — учил нас делать маски из папье-маше и расписывать обои с помощью ломтиков картофеля.

Стояло последнее воскресенье ноября. Мы пили чай за кухонным столом, как вдруг за окнами появилась машина монсеньера, и вместе с Фрэнком О’Флаэрти, отцом Майр, он ворвался в дом. Лицо монсеньера было бледным и напряженным, он покусывал губы и несколько раз заговорщицки подмигнул нам левым глазом. Своим массивным торсом он загородил дверной пролет и просигналил нам об опасности, потом прошел в кухню, а следом за ним — О’Флаэрти.

О’Флаэрти пользовался репутацией туповатого человека, который не понимает шуток, легко выходит из себя и горазд на драку. Этот грубый краснолицый работяга мог исколотить своих детей до полусмерти, а назавтра повезти их в город и задарить там конфетами, мороженым и игрушками. Я всегда его побаивался, потому что знал: если он прослышит о романе между мной и его дочерью, меня ждет страшная месть.

— Так, так, так, — заговорил монсеньер. — Чаевничаем, да? Прекрасно. Продолжайте, продолжайте. Не обращайте на нас внимания.

— Я еду прямо в полицию, — вступил О’Флаэрти. — Этот развратник Десмонд у меня попляшет. Видит бог, я с ним посчитаюсь…

— Успокойтесь, Фрэнк, успокойтесь, — произнес священник, не сводя глаз с отца, чтобы показать, что с О’Флаэрти надо говорить именно в таком тоне. — Не кипятитесь, старина. Не надо. Ничего страшного не случилось. Абсолютно ничего.

— В чем дело, монсеньер? — спросил отец.

— В Десмонде! Вот в чем дело! Легко тут священнику проповедовать: «Успокойтесь, успокойтесь», это же не его ребенок! Видит бог, разве может человек оставаться спокойным, когда его дочь тискает какой-то проходимец! Я еду в полицию! Сейчас же!

Майр, моя Майр! И мистер Десмонд!

— Что случилось? — спросил отец.

— Ничего, Джек. Ничего особенного, — ответил монсеньер. Свои пухлые ручки ои составил пирамидкой и с наигранной скромностью заговорил» глядя на нее: — Мистер Десмонд… освобожден от занимаемой должности, и я хотел знать, готов ли ты вернуться…

— Я скажу тебе, что случилось, — вмешался О’Флаэрти. — Он целовал мою малышку! Вот что случилось! Билли О’Брайен сам видел!

— О’Брайен всего лишь ребенок, — заметил священник.

— Но ведь он был там, разве нет? И все видел! Или он слепой, черт подери!

— Когда это случилось? — спросил отец.

— Сегодня утром, после первой мессы, — сказал О’Флаэрти. — У него, как обычно, собралась ребятня — двое или трое, — тут он цап нашу Майр и поцеловал. Прямо в губы. Ах, грязная свинья!

— Ты можешь завтра приступить к работе, Джек? — Казалось, монсеньер говорит шепотом — так сдержанно звучал его голос.

— Уроки рисования! Здорово придумал, не подкопаешься! А я жене сразу сказал: «Не нравится мне этот малый». Так и сказал: «Не верю я этому субчику, хоть тресни!»

— А где он сейчас? — спросил отец.

— Он уехал дневным поездом, — откликнулся монсеньер. — Я сам проводил его.

— Вы уволили его?

— Когда ко мне в церковный дом явился Фрэнк и все рассказал, я решил, что будет лучше…

— Ты прав, черт меня дери, он его уволил и спровадил отсюда, не дал мне вытрясти из него душу! Но в полицию я все равно пойду — тут священник мне не помешает! Я этого подонка упеку, клянусь богом, будет знать, как устраивать такие штучки!

— Он уже уехал, Фрэнк, — заметил священник. — И ничего страшного не произошло. Ничего страшного.

— Ну, а Майр? — спросил отец, читая мои мысли. — Она-то как?

— Я ее ни о чем не спрашивал, — ответил О’Флаэрти. — Пришел домой с последней мессы и, когда услышал обо всем, отходил ее ремнем как следует, не поскупился. Этот урок она не скоро забудет, клянусь богом!

— А потом Фрэнк пришел к вам, монсеньер, и вы проводили Десмонда до поезда? — допытывался отец.

— Да, да, — подтвердил священник, закрывая глаза и клевал головой. — Он уже в Дублине.

— А я еду в полицию! — закричал О’Флаэрти. — Знай я, что вы его вот так втихую спровадите, я бы не к вам пошел, а к нему самому, на месте бы с ним посчитался. Что, разве я не прав? Ну-ка скажи ты, Джек!

— А он вам что-нибудь сказал, монсеньер… когда вы его обвинили?

— Я его ни в чем не обвинял, — устало произнес священник, — просто велел собрать вещи и уехать.

— А кто из ребят был тогда в его доме? — обратился отец к О’Флаэрти.

— Младший О’Брайен, моя Майр и один из Толандов. О’Брайен сам видел, как этот скотина повел Майр к дивану в углу комнаты, одной рукой обнял ее за шею, а другой…

— Здесь ребенок! — воскликнула мама, указывая на меня.