Она вышла из кабинета, а Лавров задумался: «У Корзинкиной, конечно, аргументы веские, это так… А у Мироновой? Ведь, кроме заявления о том, что это ее сын, у нее действительно ничего нет! С другой стороны — зачем он ей? Подозрение в корысти слишком маловероятно — какая уж тут корысть брать в дом больного человека, ухаживать за ним? Если сын — одно дело, а так брать на себя такую обузу…»
Лавров вспомнил просьбу Корзинкиной передать проверку этого заявления другому работнику. «Что же, может, она и права? Может, поручить эту работу кому-то еще?» Но тут же Юрий Никифорович возразил себе: «Нет, если есть хоть один шанс за то, что первая проверка была неверной, — это послужит Корзинкиной хорошим уроком. Работник она еще молодой, ей такой урок пригодится».
Был четвертый час дня. Лавров отложил в сторону материалы по заявлению Мироновой и, пригласив следователя, выслушал, как идет следствие по делу о недавнем хищении из магазина.
Раздался телефонный звонок. Лавров взял трубку:
— Слушаю вас.
— Говорит Орешкин, — донеслось из трубки. — Здравствуй!
— Здравствуйте, товарищ Орешкин, — ответил Лавров.
— Я вот только что пришел в горотдел, и мне доложили, что ты истребовал от нас материал по жалобам Мироновой и Глазыриной?
— Да, этот материал у меня, — сказал Лавров.
— Любопытно, зачем он тебе? Все настолько проверено, что там больше нечего делать. В горком партии доложено. Тут все ясно. Миронова просто польстилась на пенсию за этого инвалида. Но мы ее раскусили! Нас не проведешь! Кстати сказать, материал был и в областном управлении милиции, так что наше решение везде признано правильным. Она уже жаловалась. Жалоба даже поступила из Министерства внутренних дел. Областное управление составило обстоятельную справку и послало ее в министерство. Там тоже согласились с нами. Если ты намерен заниматься проверкой — это будет напрасный труд.
Лавров терпеливо все выслушал и сказал:
— Я еще не ознакомился с материалом, не знаю, как и в какой мере будут проверять эту жалобу. Но ясно одно: жалоба заслуживает того, чтобы ею заняться, тем более что по форме она разрешена неправильно…
— То есть как? — не понял Орешкин.
— Только суд мог окончательно разрешить жалобу Мироновой.
— От этого ничего не изменится. Материалы одни и те же, а кто решал — не суть важно, формалистика! — заявил Орешкин.
— Не формалистика, а процессуальная форма, которая, кстати сказать, для соблюдения законности имеет иногда решающее значение, — возразил Лавров.
Этот разговор произвел на него неприятное впечатление.
Тщательно изучая все материалы дела, Юрий Никифорович поставил перед собой задачу: проверить версию, что Глазырин Игорь — сын Мироновой Владимир. Если она не подтвердится, останется в силе первое решение, и тогда необходимо будет убедить Миронову в ее ошибке.
В деле действительно оказались все те документы, о которых говорила Корзинкина. И Лавров подумал, что, если бы не беседа с Мироновой, он и сам, пожалуй, безоговорочно поверил этим документам. Но Миронова работает, муж ее работает, зачем им его пенсия?»И зачем брать в одну комнату больного человека, да еще чужого?..
Лавров вчитывался в официальное извещение командира воинской части о гибели танкиста Владимира Миронова. Как опровергнешь этот факт? Правда, кое-что Глазырин все-таки о себе рассказал. Может, удастся создать такую обстановку, которая расположила бы его к искренней беседе? И может, в такой беседе выявится какой-либо штрих или он вспомнит какое-нибудь событие из своей прошлой жизни…
Снова и снова вчитываясь в документы, Лавров обнаруживал в них некоторые сомнительные моменты. Почему, например, этот самый Глазырин получал паспорт не в том районе Ростовской области, где выдано свидетельство.
А вот копия письма Мироновой гражданам деревни, где проживает семья Глазыриных: