Против часовой

Жигуль-семерка для Наташи, в семье стало две машины; гарнитуры на кухню и в спальню (Италия), гамак на дачу, телевизор и видеомагнитофон Сони; гараж кооперативный в трех остановках на троллейбусе; мойка с сушилкой, ванна с крошкой – под мрамор; застеклили лоджию, кресло-качалка и ложный камин; ковры в комиссионку – у младшенькой аллергия, а паркет еще при заселении отциклевали; из духовного: театр раз в месяц – Таганка, запомнилась премьера Мастера, острота Володи с понтом Пилат – смеялась, хоть и не показалось остроумным, это еще когда жили в двухкомнатной; импрессионисты по старой памяти – но теперь уже пост; подписка на

Новый мир; когда Володя прочел Котлован, ходил мрачный – пробрало, но ГУЛАГ читать отказался, из Красного колеса -

Август, жалел генерала Самсонова; по видео – Дневная красавица,

Женька дала кассету – взяла у шефа, Наташа была без ума, Володя морщился, ревновал, пожимал плечами, бабенка-то так себе, но был застигнут при втором, тайном от нее, просмотре; книги же читать почти не успевали – диссертация съедала силы; под Новый год -

Рязанов, хоть и соглашались, что ерунда, но смотрели с удовольствием, ко мне мой лучший друг не ходит; Володя еще любил

Гайдая, Ивана Васильевича смотрел десять раз; однажды пошли с девочками в Третьяковку, долго стояли перед Ивановым, какие-то иностранцы без экскурсовода недоумевали – что это, объяснила:

Эпириенс оф Крайст ту зе пипл – поняли, сама порадовалась, не совсем язык забыла; Володе понравился Демон; слушали музыку – концерт Мендельсона для фортепьяно с оркестром, цыган – это уже когда появились СD, потом уж старшая – Дип пёпл, что ли, никак не загнать заниматься… И как-то все так складывалось, что на многое времени не оставалось, Женька позвонит – а читала это, а видела то,- разлюбила с ней разговаривать; и многое как-то выветрилось и позабылось, и желание уже было не то – уставала, и любопытство притупилось – закрыть бы глаза, лежа в тенечке на даче с раскрытой

Марининой на груди, и приятно расслаблять поочередно одну ногу, другую, одну руку…

Тут-то и принесла Зоя эту самую весть, что так круто надломила

Наташину пусть и не совсем счастливую, но спокойную и размеренную жизнь.

Глава 10. Опять первый муж

Наташа, получив эту диковинную новость, хотела было отмахнуться: мол, глупости, вот и подруги ни о чем не знают. Но тут она вспомнила давнишнее предсказание цыганки и затревожилась, занервничала. В возбуждении она купила настоящую елку, хоть в стенном шкафу и пылилась дорогая нейлоновая, распаковала ящик с игрушками, старая гирлянда лампочек не горела – купила новую, разноцветно мигающую красным, зеленым, желтым и фиолетовым глазами. Накупила заодно и мишуры. И даже старшая ахнула, увидев такую красоту, но с напускной небрежностью обронила что, у нас праздник, это у них, у нынешних подростков, была, наверное, такая мода – на нигилизм. Однако в этот же вечер после душа дочь напялила старую толстую отцовскую рубаху, забралась с ногами в кресло под торшер – значит, никуда не пойдет, – и в доме стало уютно. Старшая любила отцовские рубахи, рукава не подворачивала, а сжимала края в кулачках; Наташа понимала – из неосознанной ревности, оттого что отец младшую больше любит. Она поцеловала дочь, но какое-то дурное предчувствие охватило ее…

К Валерке она отправилась, когда до Нового года оставалось три дня, после лекции. Стояла отвратительная оттепель, слякоть, город в ранних сумерках был сыр и сер. В тот день Наташа машину не взяла, лень было ехать в гараж, заводить, выводить, запирать – поехала на метро на “Боровицкую”. Обогнув Румянцевскую библиотеку – здесь когда-то она и познакомилась с Володей, библиотека тогда была еще

Ленинкой, – она вышла на Калининский и дошла до Военторга.

В последние годы Наташа редко бывала в центре: в институт – или на метро из Митина до Вернадского, не поднимаясь на поверхность, или в машине, но тогда – по третьему кольцу… Вид Военторга ее поразил.

Здание было укутано грязной какой-то тряпкой от фундамента и до крыши, сквозь марлю просвечивали пустые дыры бывших огромных окон. И в этом Наташе почудился недобрый знак. Она заколебалась, заволновалась, ей отчего-то стало жаль Военторга, хотя она никогда не любила этот магазин: не потому, что военный, просто когда-то здесь был ближайший к их с Валеркой дому водочный отдел. Теперь же жалкий вид здания, когда-то нарядного, с блестящими витринами, в которых были представлены формы разных родов войск, сверкавшие амуницией и кокардами, был неприятен. И стало очень жаль молодости, и показалось вдруг, что жизнь прошла. А ведь она никогда об этом так не думала, запрещала себе так думать: еще столько планов, столько несделанного…