Против справедливости

– Имеете стражу? Пойдите и охраняйте как знаете, если боитесь, что убежит, – отвечал префект им навыворот.

Кто-то бродит здесь, среди спящей стражи… Яхуда! Ты же удавился. Еще прежде Яшеньки. И как низринулся, брюхо твое расселось, потроха вывалились, как мертвецы из могил. А сам погребен неведомо где, потому что никто не знает, что ты купил у горшечника землю для себя.

«И для него, матерь скорбей, и для него! Не один я там буду, без имени, бедный, но прекрасный. Сын твой сказал, что никого не погубил? Врал. Он погубил того, с кем разделит землю горшечника».

Это ты́ врешь, Юдька, что будешь там с ним вдвоем.

«Если б вдвоем, мати… Нас столько же, сколько вас. Мы – древко знамени, мы это вы, а вы это мы, и мы в вас, а вы в нас, и вместе все едино. Разве это не его слова? Но за то, что сгубил одного, которого дал ему Отец, не пойдут за ним иудеи, не уверуют в него. Никакой он им не Господь».

Нет, я знаю, что он – Господь, а я – Матерь Божья. А кто имеет знаний с горчичное зерно, тот скажет камню надгробному: «Перейди оттуда сюда», и по одному лишь слову камень перейдет. Знания – сила, способная творить чудеса, если у кого их с горчичное зерно.

19

Когда воскресным утром ни свет ни заря две Марии пошли в сад, неся с собой приготовленные ароматы, они глазам своим не поверили: камень отвален, гроб пуст, лежит только плащаница, как если б смерть пыталась удержать его, но он вырвался и бежал нагой, а у нее в руках вот что осталось.

И многие, видевшие пустой гроб, глядели и глазам своим не верили. Кто видел двух ангелов, кто – мужа в белом, кому-то говорилось: живой он, чего среди мертвых ищете.

В тот же день Клёпа шел сам-друг в селение Хаммат, отстоявшее стадий на сто шестьдесят (тридцать километров) от Иерусалима. Разговаривали они между собой обо всех этих событиях. И к ним подошел третий с вопросом: о чем это вы? Да вот так-то и так-то. И рассказали ему, как все было. «А мы-то надеялись, что это и есть тот самый, который должен избавить нас, Израиля». А он им говорит: «Уверовать можно, лишь когда сердцебиением страдаешь». И стал прощаться, потому что уже пришли в Хаммат (Эммаус), а он шел дальше. Но они стали удерживать его и предложили на троих преломить хлеб. И тут Клёпа вроде бы его узнал: «Разведи-ка руки вот так» – но тот стал невидим для них.

Об этом поведала дочь Клёпова, Мария. Были и другие свидетельства, если что и подтверждавшие, то наличие сомнений, которые с их помощью требовалось опровергнуть. Но в нашем-то случае чего опровергать? Смешно.

По прошествии времени Куба скажет Яхуде, который, приняв святое крещение, станет епископом иерусалимским:

– Сдается мне, богобрат, что Богородица наша того – тронулась.

– Это тебе только кажется. Если и тронулась, то к давно намеченной цели. Впрочем, я всегда это подозревал, богобрат. Хочешь знать, что у нее на уме?

Они вошли в опочивальню Пресвятой Девы. Та сидела расхристанная, обхватив обеими руками подушку. Их она не видела. Она пела:

Ду, майн кинд, золст мир зайн афрумэр ун агутэр,
Вэт мэн зогэн ойф ейнэр вэлт: «Лост арайн дэм цаддикс мутэр»[34]

.

Боже, Боже, Боже… сколько их перевидал я в своей жизни!

Осень 2013 – 2.III.2014

In iustitiam. Против справедливости Эссе

Зло надлежит… истреблять или наказывать? Понять вопрос, понять правомерность самой постановки его – большего не требуется.

Как-то сослуживец отозвал меня в сторону. По-немецки я бы сказал «коллега», но по-русски мне трудно дается это слово. В отделе винно-водочных изделий некая личность обращается к вам: «К-к-коллега…».

– Иона, мне надо тебе кое-что сказать, – обращается ко мне сослуживец… тоже нехорошо, слышится что-то от «сослужителя». С утра до вечера сослужаем в местном храме Аполлона. Это 160 км южнее Гамбурга, 290 км западнее Берлина, 360 км севернее Франкфурта-на-Майне и примерно столько же восточнее Кельна. Четырехзвездочный «Ганновер», тридцать два года как снимаю в нем номер – окнами на уцелевший в войну Т-образный перекресток в югендштилевских кудряшках. В двух трамвайных остановках от меня могила Лейбница, разрешавшего неразрешимое: если Бог благ, то не всемогущ, а если всемогущ, то не благ.

– Иона, не хочу, чтоб до тебя это дошло в виде каких-то сплетен. Лучше я сам.

Я весь внимание. Превратился в слух. Официант в форме ушной раковины. Я пользуюсь доверием товарищей. В хорошем смысле слова. То есть не пользуюсь им с дурными целями. Иона – нравственный авторитет. Как та израильтянка, которой позвонила умирающая от СПИДа Изольда Эйхлеб: «Молись обо мне, вы там ближе к Богу».

– Иона, я – гомосексуалист («ich bin homosexuel»).

Это было началом «отверзения уст». Когда еще непривычно, но уже можно. Звучит как «да, я еврей и не стыжусь этого». Следующая фаза: «Да, я еврей и горжусь этим». Начнутся свои «парады гордости».

Сухощавый мужчина-мальчик с острым лицом, щеки не нуждаются в бритве. Вроде бы у него была дочь.