Зададимся вопросом: «А является ли вообще строительство укреплений или их полное забвение свидетельством агрессивности?» Одним из лидеров в области строительства крепостей перед Первой мировой была Германия. Именно в Германии была построена самая совершенная на 1914 г. крепость Мец. В. В. Яковлев в своем труде 1931 г. «История крепостей» написал о Меце следующее: «В описанном виде бывшая германская крепость Мец воплощала собой высшую степень развития крепостей XX века: ни в одном другом государстве такой крепости не было». Но интенсивное строительство укреплений не означало позиции овечки. Германский план войны, широко известный как план Шлиффена, предусматривал наступление через Бельгию с охватом французских войск. Крепости на левом фланге должны были при этом сдерживать наступление французского правого крыла. Развитые фортификационные сооружения на восточных границах Германии, крепости Торн, Кенигсберг, Познань и Грауденц предназначались для сдерживания русской армии, которая своими действиями могла помешать наступательной операции на Западе. Анализируя только строительство укреплений, нельзя делать однозначных выводов о планах государства. Если военное руководство той или иной страны вынашивает наступательный план, то никаких цирковых номеров с постройкой липовых укреплений не будет. Фортификационные сооружения — это удовольствие дорогое. Поэтому в интересах наступательного плана будут строиться полноценные укрепления, предназначенные для высвобождения сил на главном направлении. Усиленная фортификационными сооружениями местность требует меньшего количества войск для эффективной обороны. Следовательно, высвободившиеся в результате постройки укреплений войска можно использовать на том направлении, где мы наступаем. Есть и еще один вариант использования оборонительных линий. Согласно словам Клаузевица, вынесенным в эпиграф, усилия противника будут направляться в нужное русло. По такому пути шли французы, сооружая «Линию Мажино». Германской армии тем самым указывался путь через Бельгию, где и можно было разгромить ее в маневренном сражении.
Одним словом, бурная деятельность на ниве постройки укреплений никак не свидетельствует о миролюбии строителя. Точно так же возведение ДОТов не свидетельствует об агрессивности. Фортификация, как и всякий другой инструмент, может использоваться двояко, как для реализации наступательных, так и оборонительных планов. Попытки Владимира Богдановича вывести из истории «Линии Сталина» и «Линии Молотова» агрессивные планы СССР выглядят совершенно беспомощными при ближайшем рассмотрении. С 20-х годов до 1941 г. в СССР создавались укрепленные районы общего назначения для защиты жизненно важных направлений. Сдвиг границы на запад не вызвал смены идеологии строительства. Напротив, развитая промышленность СССР конца 30-х благоприятствовала созданию мощной линии обороны на новых границах. Летом 1940 г. была заложена система УРов, по количеству сооружений не уступающая «Линии Мажино». Цифры говорят сами за себя: по плану «Линия Молотова» состояла из 5807 сооружений, «Линия Мажино» — это около 5600 сооружений. «Линия Сталина» — это 3817 сооружений, из которых было построено 3279. Причем на новой границе строились более совершенные укрепления, почти половина из которых должны были стать артиллерийскими. Нет спада в развитии укрепленных районов, напротив, идет постоянное совершенствоание структуры обороны. Если УРы постройки 1928–1939 г. имеют глубину 1–5 км, то УРы «Линии Молотова» строятся с глубиной обороны 5–6 км. УРы последнего поколения, в Прибалтике, уже закладываются на глубину 5–16 км. На строительство УРов выделялись весьма внушительные суммы, исчислявшиеся сотнями миллионов рублей. В свете этой статистики тезисы Владимира Богдановича о забвении оборонительного строительства выглядят просто нелепо. Проблема была только в том, что за год линию на новой границе построить не успели, завершили всего около 880 ДОС.