Противник (СИ)

  Вольфганг Хольбейн - Противник

  Как раз к началу весны вернулась зима. Всю ночь шел дождь, как будто природа репетировала новый потоп, и с первыми лучами приближающегося рассвета - если тусклый свинцово-серый, который начал течь в облака, как серые чернила в шариках промокшей черной промокательной бумаги, мог быть позвал свет хотел - дождь стал похолодать. Маленькие заостренные ледяные иглы смешивались с водяной пеленой, падающей по диагонали с неба, и когда взошло солнце - блеклое желтое пятно, не совсем круглое, с потрепанными краями и едва заметной яркостью - ледяной дождь превратился в снег, а болото превратилось в тропинки изменились, липкое болото, в котором лед блестел, как разбросанное по нему стекло.

  Салид ненавидел эту страну. Нет - он ненавидел зиму, ее холод, делавший каждое движение пыткой, и ее влажность, из-за которой казалось, будто ты дышишь под водой. Ему было наплевать на страну. Он был так же безразличен, как его народ или страны и люди любого другого региона в этой холодной, влажной части мира. Он убил некоторых из этих людей - Салид не вел записи, но он предположил, что это должно быть где-то от тридцати до пятидесяти, скорее больше, чем меньше - но он не ненавидел никого из них. Он даже не знал большинство из них. Ненависть - не лучшая сила. Ненависть была разрушительной и вредной, и слишком часто она уничтожала не только тех, против кого она была направлена, но и тех, кто ее расстраивал. Салид ибн Юссуф, более известный под именем Абу эль Мот, с которым он занял хорошее место в списке десяти самых разыскиваемых террористов примерно в двух десятках стран западного мира, даже толком не знал, что такое ненависть. Он никогда этого не чувствовал, и это было хорошо. Ненависть была пламенем, которое разгоралось горячо и быстро и в какой-то момент не только неизбежно поглотило себя, но и затуманило представление о реальности. Салид видел, как слишком много хороших людей умирало за недостойные цели. То, что он делал, он делал по убеждению, и это была хорошая сила, сила, которая длилась всю жизнь и делала своего владельца сильнее, вместо того, чтобы поглотить его. Если он убил, то потому, что это нужно было сделать, возможно, с тем же расчетом и, возможно, по тем же причинам, по которым шахматист перемещал фигуры на своей доске, а иногда и жертвовал. Салиду нравилось смотреть на то, что он делает, как на какую-то большую игру, игру в шахматы, в которой, хотя более тридцати двух фигур сталкиваются друг с другом на более чем шестидесяти четырех клетках, тем не менее, в нее играют в соответствии с фиксированными правилами хода. и возвращение, действие и реакция были поражены и разбиты. Он сам был очень хорошим шахматистом - не выдающимся, но вполне сносным - и на его стороне было огромное преимущество: он был в положении, в котором он тоже должен был придерживаться определенных правил, но в значительной степени определил, что эти правила сам мог - и навязал это своим противникам. Может быть, поэтому он был так успешен; но, по крайней мере, почему он был таким опасным. Салид убивал не из-за эмоций, а с точностью и безжалостной безразличностью машины.