Противник (СИ)

  Когда он открыл заднюю дверь и вышел в ночь, он вытащил пистолет. Это было неприятное ощущение. За более чем двадцать пять лет службы ему достаточно было вытащить пистолет всего три раза, и только один раз, чтобы стрелять. Он даже не забил, но это был самый страшный момент в его жизни, как до, так и после, и он ни на что не надеялся, кроме того, что ему никогда не придется делать это снова. Просто из-за того, что теперь он был вынужден снова использовать пистолет и, возможно, выстрелить и убить человека! - он ненавидел Смита.

  Трое офицеров вышли из машины и также выпустили пистолеты. Вы выглядели нервными; больше, чем хотелось бы Хайдманну, но он мог ее понять. Еще один пункт в растущем негативном списке, который он составил для агента Смита: его слова могли быть предназначены для предупреждения, но все, чего он добился, - это заставило людей нервничать еще больше, чем они были.

  Хайдманн внимательно огляделся. До восхода солнца оставался хороший час, но ночь все еще была не такой темной, как когда приехали Смит и его коллега. Чернота неба сменилась тускло-серым асфальтом, и, как часто бывает в сумерках, видимость теперь была хуже, чем в настоящей темноте. Отель вырисовывался в небе грозной тенью через улицу, тяжелее, чернее и темнее, чем она выглядела из машины. Свет горел только за двумя окнами: за тем, что на первом этаже, куда были направлены направленный микрофон и видеокамера, и за узким окном на первом этаже, прямо у двери. Их шпионские технологии - и соответствующий запрос из полицейского участка - сказали им, что здесь проживает владелец отеля. Хайдманн надеялся, что она крепко спит. К этому моменту он был почти уверен, что в ту ночь будут люди.

  Он заранее проинструктировал своих людей, чтобы в дальнейших приказах не было необходимости. Они отошли на приличное расстояние в противоположном направлении от машины и отеля, затем пересекли улицу и снова подошли к зданию. Слепое пятно из окна первого этажа было недостаточно большим, чтобы действительно скрыть его, но оно могло ускользнуть от случайного обнаружения, если Салид или любой из двух других случайно взглянет на улицу.

  Хайдманн заметил холод. Несмотря на время года, последние несколько дней всегда было очень холодно, но теперь ветер, бивший им в лицо, был совершенно ледяным и гораздо более сильным, чем час назад, когда они заняли здесь позицию. Несмотря на то, что улица справа была пуста, было только несколько деревьев и безлистные кусты поздней зимой, ветер с хныканьем обрушился на фасад дома слева; звук, похожий на вой волков в ночи.

  Когда они подошли к часовому отелю, Хайдман почти судорожно думал о своих дальнейших действиях. Теперь он был убежден, что Смит никогда не намеревался сотрудничать с ним, и, похоже, ответил на его просьбу только для того, чтобы избежать ненужных споров и успокоить его, пока все не закончится. Вероятно, сотрудники ЦРУ уже были на позиции, а может быть, в тот самый момент они уже атаковали.

  Но это было только то, во что верил Хайдманн. Он прекрасно понимал, что мог ошибаться. Если он поступит опрометчиво и тем самым поставит под угрозу всю операцию ...

  Нет, он предпочел бы не думать об этом. Его инстинкты подсказывали ему, что он прав, и этот инстинкт редко обманул его за последнюю четверть века.

  Они добрались до гостиницы. Хайдманн подошел к двери с колотящимся сердцем и попытался заглянуть внутрь через ярко окрашенное свинцовое стекло маленького окна, но не увидел ничего, кроме искаженного отражения собственного лица. Он прижал ухо к стеклу и прислушался. Тишина.

  Его левая рука сунула руку в карман куртки и вытащила рацию. «Что-нибудь от американцев?» - спросил он, не докладывая и не тратя времени на какие-либо навороты.

  «Ничего», - прогремело устройство. Хайдманн вздрогнул и повернул регулятор громкости так, чтобы следующие несколько слов можно было слышать только как шепот. "Должен ли я позвонить ей еще раз?"

  «Нет», - мрачно сказал Хайдманн, но затем поспешно поправился. "Или все-таки. Попытайся. Но отвечайте только тогда, когда они ответят ».

  Он выключился, снова включил устройство и нервно огляделся. Улица была безлюдной и безлюдной, поскольку улица могла находиться в районе, оцепленном на три квартала. Ничего не двигалось. Даже завывание ветра утихло, и хотя небо теперь заметно посветлело, оно, казалось, стало еще темнее. И все же у него было ощущение, что что-то там есть; движение, которое он не мог видеть в деталях, но, тем не менее, присутствовал. Здесь было что-то ... живое. Что-то нехорошее. «Ерунда», - пробормотал он. Ему слишком поздно пришло в голову, что он произносит слово вслух