Противоядия

Может быть, хорошим критиком явился бы и тот, кто объяснил бы нам произведение, перевел бы его и объяснил нам его смысл, как Тибоде[10], мне кажется, сделал это, давая толкование поэзии Малларме и Валери[11]. Я говорил, что критик-—это тот, у кого есть память; соответственно, он должен сказать нам, ново ли произведение. Если оно ново, то это значит, что оно уникально и что ценность его состоит в его новизне. Произведение должно быть ново, и при этом оно должно быть правдиво. Может быть, в дальнейшем нам удастся немного поговорить о смысле этой правдивости. Эта правдивость является просто-напросто выражением глубинной искренности художника. Большая или меньшая ценность произведения зависит, таким образом, только от заключенного в нем большего или меньшего богатства, от большей или меньшей сложности внутреннего мира этого появившегося на свет нового существа—произведения. Произведение всегда приходит вслед за многими другими произведениями. Мы знаем это. Это говорит всего лишь о том, что оно обладает наследственностью, что оно дитя своих родителей, но отнюдь не повторяет своих родителей.

На самом же деле все происходит иначе, так как критика—это практически смесь всего, она часто является всем, но только не критикой; исходя из своей субъективности, выражая свою субъективность, художник объективизирует себя; выйдя из него, став неким внешним предметом, произведение обретает собственное существование. Автор, думая, что он сохранил все в себе, на самом деле освобождается от самого себя. А вот критики, претендующие на полную или частичную объективность, напротив, чаще всего выражают лишь свое субъективное мнение.

Говорят, что автор пишет одну пьесу, артисты играют другую, а зрители видят в ней третью. На самом деле все обстоит еще сложнее. Правда, заключенная в том или ином произведении, на практике бывает еще более раздробленной, и эти частички правды противостоят друг другу, борются друг с другом, опровергают друг друга до такой степени, что произведение кажется всего лишь поводом для многочисленных противоречивых толкований, кажется всего лишь местом встречи различных интерпретаций, для которых само произведение оказывается чем-то вроде пройденного этапа. Наблюдается желание или желания увести про-изведение в сторону от его смысла, причем, когда нет больше отрицания, попыток исказить смысл, когда нет больше многочисленных и противоречивых толкований, то нет больше ничего. Произведение, в отношении которого сказано все, классифицированное произведение,—это мертвое произведение. Чтобы воскресить его, ему нужно дать новое толкование, то есть сделать из него нечто иное, отличное от того, чем оно уже было. Произведение, похоже, является лишь тем, что хотят о нем думать другие. Или же оно является всего- навсего некой силой излучения. Дело в том, что критики, воображая, что они говорят о других, говорят практически только о самих себе; они никак не могут освободиться от собственного «я». То, о чем они пи-шут, больше отражает их психологию, чем произведение отражает своего автора. Можно было бы сказать, что произведение строится по образу автора; критика же, которая вроде бы должна быть простым отражением, на самом деле является портретом самого критика. Критика на практике оказывается скорее документом критиков, документом произведения, чем рассказом о произведении.

Критик остается пленником самого себя, он выражает свои чувства, свой способ мышления, способ мышления своей эпохи, которой он отдает дань, выражает свои страсти, свою субъективную позицию. В наши дни любой критик — это приверженец. Он не хочет видеть в произведении ничего, кроме иллюстрации своих желаний или своих идей, он одобряет или не одобряет произведение в той мере, в какой оно соответствует его желаниям и идеям. Если произведение, естественно, является живым выражением своего времени (наряду с другим), но при этом выражением универсализированным, переходящим от временного к вневременному, то критика является всего лишь частным, неуниверсализированным и необъективизированным, без какого-либо отступа, выражением личности критика. Любая критика является пленницей настоящего момента, любая критика является журналистикой. Соответственно, будучи выражением предвзятости либо будучи субъективной поневоле, она не может не искажать.