Этот господин с тростью, только что уехавший из Рондона (я думал, что он хромает по той же причине, что и я, но, увы, это была не авария, а другой случай), сказал мне: «Еще желаю вам больших успехов в творчестве». «Вам также»,—сказал я ему. «Я не работаю, мне 83 года»,—сказал он.
У него перелом шейки бедренной кости. Это лучше.
Я боюсь «другого» случая. Сохрани Бог! Я хромаю. Я привыкаю. Это—моя вторая натура.
Для этого 80-летнего господина, в прошлом кинематографиста, я—молодой человек: у меня будут другие, много других произведений.
Я этого желаю. Я на это слегка надеюсь. Но да поможет мне Бог.
* * *
После Канта мы все знаем, что то, что мне кажется, не является тем, чем оно мне кажется. То, что мне ка-жется, кажется мне согласно структурам моего сознания, записанного во времени. То, что есть для меня время, записано для меня в пространстве, то, что есть для меня пространство, является мне благодаря структурам.
Ограниченный категориями сознания пространства— времени, я не знаю, как и кем придуманы эти категории, меня ограничивающие,— я бы хотел быть вне ограничений. Я всегда хотел быть вне ограничений. Я знаю, что есть ограничения. Хотя бы это. И так всегда.
И я считаю, пусть Это все-таки представляется так, как мне кажется.
Ох уж эти онтологические маски Вещи в Себе.
* * *
21 августа
Я принимаю слишком много лекарств. Это приводит меня в туманное и сонливое состояние. Я не способен читать, думать и даже писать.
Позднее
Страх, беспредельный страх потерять оставшуюся у нас с Родикой силу интеллекта.
После полудня спал. Я чувствую себя лучше. Все же я думаю, что написанное мной после июля 1986 года достаточно хорошо. Родика выписывает целые истории из книг, прочитанных ею недавно. У меня неприятные покалывания в руках, в спине, целый день меня терзает страх, беспокойство. Депрессия. Депрессия.
Но об этом не говорится. Для чего читать, если забываешь, что читаешь? Для чего говорить, если забываешь, о чем нам сказали, о чем мы говорим. Роди смелая: я думаю—ибо мы этого не обсуждаем,— что она понимает эту опасность.
Пустота: как черные пятна, пятна ночи... Не признавать. Не говорить.
Я перечитываю эти пол страницы. И вижу, что Достаточно хорошо понимаю ситуацию. А это ее отрицает, опровергает ее.
Не публиковать эти полстраницы? Да, особенно если с нами что-либо произойдет. Для того чтобы знать, что увидел, что узнал.
Что станется с Мари Франс?
А если это всего лишь мое обычное беспокойство? Если завтра я вновь оживу? Если... Все, что есть, может или должно называться. Все, что происходит с человеком, (должно) может интересовать человека...
* * *
Родика мне прекрасно проанализировала «Социализм и христианство» (переписка) Толстого. Это меня успокаивает на его счет. И на мой счет также.
Она говорит мне, в частности, что Толстой утверждал, будто он читал «Отче наш» много раз на дню.
Однако сколько помарок в этих только что написанных мною строчках!
Я буду делать, как Толстой, пока буду помнить об этой молитве...
Загрустил, подумав: что остается, если память опустошается; что остается; память души, она существует? Является ли она вечной? Бессмертной?
Мне помнится, отец Ансель думал, что воспоминания его жизни не учитываются и что настоящая личность создается «в другом месте». Что он хотел сказать? Настоящая личность — человек в себе?!
* * *
Я хотел поговорить о каких-то других вещах, нежели моя история или истории моих близких. Я, который претендовал «на поиск» Абсолюта. Тщетный поиск, возможно или несомненно, но поиск необходимый
Я хотел писать, потому что «меня интересовало Божественное». Я уже заметил, что больше меня привлекали мне подобные, смертные. Но эти страницы, увидят ли они свет? И тогда... и тогда... чему я научил? Чему я сам себя научил, сверх моего незнания?
Знать, что пребываешь в незнании, лучше, чем не знать, что не знаешь.
Нужно стараться продолжать во что бы то ни стало, заставлять голову думать, заставлять думать...
Я чувствую себя лучше. Машина еще более или менее работала. Заставим работать и ноги... Родика, дорогая, не прогуляться ли нам по парку?
* * *
Со своими страхами я погружаюсь в себя. Я занят, я обеспокоен своими страхами. Я погружаюсь в себя. Вместо того чтобы творить молитву, которая возвышает меня над самим собой.
* * *
Но пойдем прогуляться, дорогая, пойдем! Для моциона. Моцион «создан для движения»...
Мне все же кажется, что я хожу хуже, чем в последнее время. Равновесие у меня менее устойчивое и менее уверенное...
В апреле или в мае?.. Я падал трижды или четырежды. Конечно, поражен мозжечок, двигательный центр. Но, несмотря ни на что, я чувствую себя странно оглушенным... спокойствие, какое-то благословенное, нежданное спокойствие. Какая благодать!.. Только бы это не проходило!
* * *
Когда я гуляю, я смотрю только на себя. С трудом вижу, куда ступать. Родика смотрит вокруг. Она восклицает: «О, какие прелестные клумбы!»
Вчера, когда я был поглощен своими печальными мыслями, она мне сказала: «Я понимаю, что тебе не
очень весело. Но ты сидишь такой мрачный, слова не скажешь!»