Противоположности

Николь не хочет поддаваться, но именно это она и делает. Каждое его слово прописывается поверх старых шрамов на сердце. Она осторожничает, но пускает близко, чувствуя замирание сердца. Так дурно до головокружения. Она дурманится им… снова. Ещё хоть шаг, хоть одно действие, хоть слово, и расплывется перед ним, как влюблённая девчонка, не способная соображать, поддаваясь давно томительному и желаемому.

Он выпускает её ладонь, поднимает руку к лицу и кончиками пальцем огладил контур, медленно приближаясь к чуть приоткрытым губам, и оставил мягкий поцелуй на них. Тонкий и трепещущий. Он сдерживает порыв не разорвать её на части от переизбытка чувств. Она всегда ненормально кружила ему голову. Но сейчас важен момент, и ему необходима выдержка, заново позволить привыкнуть к нему.

— Я не знаю уже, как верить тебе, — слышится её шёпот. — Ты прав, это ненормально, — качает Тёрнер головой, а сама хватается за его футболку, подтягивается и льнёт к губам так жадно, и как может позволить себе только она. Собственнический поцелуй, зарываясь руками в сухие волосы и дрожа, ощущая, как его пальцы впились в талию, обвились вокруг и прижали плотно к телу.

Пускай это измученная любовь. Потрёпанная временем, но она имеет право на существование в них обоих. Она не сгорела до конца в обиде недосказанности, а ждала своего часа встрепенуться, отряхнуться от пепла и, наконец, расправить опалённые крылья. Всё это испытания через боль, обиду и элементарную глупость обоих. Мама Тёрнер права, порой необходимо просто сесть и поговорить, а не вынашивать всё внутри, а именно этим они всё это время пренебрегали. Ничего нет страшнее недоговорённости. Промолчишь, придумаешь и увязнешь в собственном страхе, а потом будешь дрожать от любого дуновения правды. Ники правда страшно. Она верила, а потом получала боль. Как долбанный рефлекс Павлова выработался «вера равна боли». Тогда не любовь ли должна быть исцелением?

Сломленные и усталые, они поддаются чувствам. Нельзя думать — это вредно.

Нэйтен проскользил кончиком языка по нижней губе и проник вглубь, чувствуя вкус её влажного языка, слегка отдававший ментоловыми сигаретами. И если сейчас кто скажет, что всё это просто сон, он уебёт его, честное слово. Никто не посмеет прервать того, что так жаждал давно. Самое дорогое в его руках, и он чувствует, гладит кожу под водолазкой, проскальзывает по линии позвоночника. Николь раскрыта для него, как никогда не была. Отвечает на любое его прикосновение. Прижимается ближе и жадно отвечает на поцелуи, кажется, забывая вдыхать воздуха в лёгкие, даже надеясь задохнуться от ощущений. Они готовы бесплотным существом впитаться друг в друга, забыв обо всём, отдаваясь только моменту.

Она цепляется в его волосы, скользит пальцами по прядям и сжимает их, обнимая шею, требуя его присутствия. Всегда ждала. Всегда требовала. Нуждалась. И отпускает себя. Наконец. Пускай излечит её, восстановит, загладит поцелуями раны. Она готова. Она ждёт. Николь послушно подняла руки, когда Нэйтен ухватился за края водолазки, потянув вверх, скидывая такой ненужный элемент одежды. Вдохнув воздуха, она прикрывает глаза и прикусывает губу, ощущая опаляющий язык на тонкой коже шеи. Мурашки пробегают по телу, когда стон желания срывается с губ. Его холодные пальцы опаляют клеточки кожи. Каждая дорожка, очерченная его ладонью, горит. Ещё никогда так не было сладко больно. Тугой узел стягивается внизу живота, и вся кровь приливает к эпицентру желания ощутить его сполна. Пускай он спал с любой, но сейчас это другое. Нечто иное и намного большее, принадлежащее ей. Ей одной. Горячее, трепетное со сладко-терпким чувством.

Николь хватает его футболку и помогает Нэйтену освободиться от неё. Её ладони опускаются на грудную клетку Нэйтена, наслаждаясь ощутимым учащённым дыханием, поглаживает кожу, одну руку останавливая на шее, и тянется к его губам, прикусывая нижнюю губу, слегка оттягивая, а потом облизывает, словно извиняясь. Его глаза, такие почерневшие, может, от ночи, а может, от желания, смотрят прямо и куда-то глубже, внутрь неё, пытаясь рассмотреть частичку души, которую он завоевал. А вместо этого она отдаёт её целиком. Николь готова поклясться, что никогда ещё Нэйтен так на неё не смотрел. Сложные чувства извинения и обожания читаются в них. Но ему не стоит переживать. Она любит. Всегда…

Нэйтен подхватил Николь под бёдра, чувствуя, как она обвила ноги вокруг его торса. Он аккуратно укладывает её на кровать и нависает сверху, сразу припадая к приоткрытым губам. Не может насытиться ей, и на это не хватит ему и всей жизни. Просто вот так быть с ней. Ещё ни с кем он не был так нежен, лишь она достойна. Пасть перед ней, чтобы слышать её дыхание, чувствовать вкус её кожи и сходить с ума, когда стонет и извивается, желая его так же, как у него жмёт в районе ширинки, чувствуя неприятное сжимание, требующее выхода плоти. Каждый новый поцелуй как успокоительное. Каждое поглаживающее прикосновение приносит покой.