Противостояние

Все, как по команде, повернулись в мою сторону. Наступила тишина. Каждый прокручивал в своей голове варианты, куда меня можно приткнуть. Одна из родных теток, вздохнув, прохрипела: Это ж надо, сестрица приблудила девку и улетучилась, а мы теперь думай. Может, её в детдом? Надо было ей в монастыре тогда остаться, когда с бабкой ездила.

Все опять зашумели. Так как я оказалась наследницей ещё довольно приличного дома и сада, меня начали спрашивать, куда бы я хотела пойти жить. И тут вмешалась дядькина жена. Пусть сама выбирает, к кому пойдет жить.

Тому всё и достанется. Родственники снова заволновались. Наперебой стали друг перед другом предлагать свои опекунские услуги. Я растерялась и что-то мямлила им в ответ. Выручила меня двоюродная сестра, чтобы ей сейчас было пусто. Подошла, ласково обняла: Пойдем к нам жить. А я дура согласилась. Тут же меня дядька увел к себе домой.

Сначала все было нормально. Меня кормили и нормально ко мне относились. Но как только я подписала какие-то бумаги, отношение ко мне изменилось сразу. Из комнаты сестры меня переселили в проходной коридор на кушетку, куда обычно скидывали верхнюю одежду все приходящие с улицы. Фальшивая теткина улыбка превратилась в оскал шакала. Родной дядька ходил мимо меня, как мимо пустого места. Все новые вещи сестрица забрала себе в шкаф. Мне в ногах поставили картонную коробку и скинули туда одно старье. Я попробовала возмущаться, хотела забрать свою одежду, так тетка меня так оттаскала за волосы и отлупила, что я двое суток сидеть не могла: Ты отродье шлюхино. Твоя мать потаскуха и тебя ждет то же самое. Скажи спасибо, что тебя, мерзкую, в приличный дом допустили – орала она.

Кроме как на кладбище, мне идти было некуда. Пробовала сходить к родным теткам. Просила меня забрать, но те сквозь зубы с явным злорадством в одним голос прошипели: Кому дом отдала, у того и живи. Дальше жить становилось всё хуже. Есть мне позволяли, что останется, только после того, как все поедят. Уроки учить было негде. Приходила классная руководительница. Я пыталась ей как-то рассказать, как со мной обращаются, но тетка оказалась очень хорошей актрисой. Она показывала в шкафу одежду, письменный стол, телевизор и говорила, что это всё для меня. А после ухода учительницы била смертным боем. А теперь то, за что, именно, я сижу. Ко мне стал приставать братик. Не работающий молодой боров, он сначала делал вид, что жалеет меня. Тайком подкармливал и всё норовил обнять да прижать к себе. Это я сейчас понимаю, что ему нужно было, а тогда радовалась, думала, что жалеет меня. Он и слезы вытрет, и сочувственно поговорит, что я теткины и сестрины выходки стала легче переносить. Думала, есть кому пожаловаться. А однажды, когда они все ушли к соседу на свадьбу, этот урод вернулся пораньше и начал валить меня на кровать, срывать одежду и шипеть, чтобы я не орала и не брыкалась: Не ори! Все равно шлюхой станешь, как твоя мать.

Как я вырвалась, не помню. Прибежала на кладбище, повыла, лежа на могиле. Потом стала руками рыть землю, готовила себе могилку, чтобы лечь и умереть. Когда вернулась, спряталась в сарае. А он меня там ждет. Глаза налиты кровью: Я же тебе сказал, что по-моему будет. Думала спрячусь, но поняв, что нет выхода, ухватила рядом стоящие вилы: Не подходи, заколю!

– Давай. Давай. Приютили суку.

Не останавливаясь и расстегивая на ходу штаны, этот урод пошел на меня. Я, не раздумывая, всадила ему вилы в вывалившееся из штанов хозяйство. Как он орал… Я бегом из сарая в дом и спряталась в теткиной спальне под кровать. От пережитого ужаса потеряла сознание. Пришла в себя от воплей тетки и матов дядьки:

– Где эта потаскуха. Я её убью, сгною в тюрьме.

Искали, видно, везде, а я была под носом. Двоюродного брата увезла скорая. В дом нагрянула милиция. Пришлось вылезать. На меня надели наручники и отправили в обезьянник. Потом гуманный суд, на котором тетка играла, как народная артистка. Жаль, сына её не прибила, тогда как-то выжил, сволочь. Сделали все так, что это я с него штаны сняла и хотела лишить его невинности, а когда он отказался, ударила его вилами от злости. Ну и где правда? Где справедливость? Мне дали десятку ни за что.

Из зала понеслись выкрики возмущения.

– Почему мать ребенка бросила? Это что, судьба или

карма, или что-то ещё? Монашка подождала, пока все поутихли.

– Да Лиза, в твоем сердце один гнев на весь мир. Господь видел твоё будущее и через бабушку хотел спасти, но нечистый не сидел сложа руки. Именно в тот момент, когда бабушка обрадовалась, что нашла тебе убежище от жесокого мира, злой дух вселился в неискренне молящуюся монашку и её ртом произнес неприятные слова.

– Но ведь она в святом месте. Разве в неё может залезть нечистый? Может, сестрички. Я прочитаю вам пару строчек из изречений святых угодников. И из глубокого кармана монахиня достала книгу и, перекрестившись, стала читать: