Вася помолчал, дверь в подсобку толкнул. Проковылял, из тумбочки бутылку водки, кружки достал. Хлеб, сало.
— Помянем. Не ходи никуда, есть все. А карточки офицерские сестренке вышли. А пойдешь, обижусь. От меня это девочке той синеглазой, что проклятым летом сорок первого с нами топала и дерьмо вровень хлебала. И сгинула, а мы вот живы с тобой, — разлил горькую. — И чтоб жили, пока хоть одна гнида фашистская на нашей земле жива!
Выпил залпом, а Коля не мог. Встало что-то в горле и все тут. Из кармана галифе папиросы достал, закурил, в одну точку глядя.
— Коля? — позвал его друг. Мужчина затылок огладил — худо-то как, хоть вены себе грызи.
— Я все мечтал — забеременеет, в тыл к Валюшке отправлю. Хрен, — протянул, затягиваясь нервно. Покосился на Голушко. — А у политрука вся семья в Ленинграде от голода сгинула. У Феди Грызова жену повесили, детишек расстреляли. Вот такая…
А слов нет.
Выпил водки, и глубоко затянулся.
— Веришь нет, только вспомню, реветь как пацану хочется. Бегать и звать: Леночка, Лена?…
Вася налил следующую и молча выпил: этому горю комбата не помочь.
— Молодой. Авось еще наладится.
Коля с тоской посмотрел на него и решил тему сменить, не мог на эту, заорать хотелось и разнести все к чертовой матери:
— Санька-то, друг мой, жив. Помнишь, лейтенант Дроздов?
— Ааа! Да ты что?
— Лена рассказывала. Партизанили вместе.
Глаза опять остекленели:
— Приезжай ко мне после войны. С Санькой встретимся, посидим все. Набережная двенадцать, двенадцать. Запомнить несложно.
Утром Банга за ней на машине приехал, забрал из расположения учебки.
— Куда мы? — спросила, когда машина уже из леса выехала.
— Знакомиться со своей группой будешь. Они недалеко здесь.
— Задание?
— Есть и задание, Лена. В прифронтовой зоне оказался приют. Двадцать один ребенок. Это дети из сожженных деревень. Их нужно вывести. С ними женщина, которая за ними и смотрела. В ближайшую неделю планируется наступление на том участке и деревню могут сравнять при артподготовке, если немцы раньше всех в тыл не угонят. Найдут детей — в госпиталь отправят, кровь раненым сдавать. Партизаны не могут рисковать брать детей с собой. Они готовят прорыв левее деревни, в балке. А к деревне стрелковый батальон подходит.
— Когда выходить?
Артур внимательно посмотрел на нее: серьезна, сосредоточена. Кто б не знал что ей восемнадцать лет, не дал бы. Вот юность досталась.
— Завтра, Лена. К вечеру должны быть на передовой. Выход с наступлением темноты, утром должны быть обратно.
— Ясно.
И никаких эмоций.
— Хорошо, — кивнул.
Группа ей понравилась — взгляды суровые, холодные. Девушка лет двадцати, худенькая, как тростинка, рыженькая, женщина лет на десять старше, с темными волосами уложенными косой на затылке. Остальные мужчины от двадцати до тридцати пяти — десять человек.
Оглядела выстроившихся и отчеканила:
— Я ваш командир: старший лейтенант Санина. Договариваемся на берегу: я не баба, не женщина, не Санина, не Лена. Для вас я солдат и товарищ старший лейтенант. Ясно?
— Так точно, — и хоть бы одна мышца на лицах дрогнула, хоть бы тень насмешки в глазах мелькнула. Они смотрели, как смотрела она — заморожено, пряча под наледью боль потерь и ненависть. Они были с ней едины в той боли, что вытрепала и высушила ее душу. И в том равны. И поняли это сразу.
— Хорошо, значит сработаемся. Завтра утром выступаем. Время — четыре ноль, ноль. Сбор здесь. Задача на сегодня: проверить экипировку, рацию, оружие, боезапас по максимуму.
И вдруг качнулась. Резко, неизвестно почему и как темно перед глазами на секунду стало, побелела, на лбу бисеринки пота выступили. Перевела дух, унимая сердце, что не с того, ни с чего бешено забилось, и глухо закончила речь:
— Задача на завтра: проста как теорема Архимеда — доставить детей из прифронтовой полосы в наш тыл. Вопросы?
— Сколько человек? — деловито спросила женщина.
— Врач?
— Да.
— Двадцать один ребенок, одна женщина.
— Состояние?
— Без понятия. Могу только сказать, что мы можем привести больше детей, но не меньше.
— Ясно.
— Еще вопросы?
— У вас контузия? — взгляд совершенно спокоен, но к чему тогда спрашивает?
— Это имеет значение?
— Да. Я должна знать, какие медикаменты брать.
— На меня — никакие.
— Ясно.
— Хорошо. Еще вопросы.
— Сержант Шато, — выступил мужчина с загорелым, обветренным лицом и орлиным носом. — Идет вся группа?
— Да. К деревне, где мы должны забрать детей, двигается стрелковый батальон. Еще вопросы?
Все молчали.
— Тогда готовиться и отдыхать. Сбор здесь в четыре утра. Свободны.
Банга все это время внимательно следил за племянницей, курил невдалеке, и видел, как она пошатнулась. Это ему не понравилось.
— Как себя чувствуешь? — спросил, когда она подошла.
— Отлично, — заявила сухо. Артур промолчал и пошел в свой кабинет, кивнув ей, чтобы следовала за ним.
Вытащил из сейфа дела, положил папки перед девушкой:
— Ты должна знать, с кем идешь.
— Уже поняла — с надежными людьми.
— Да. И каждый смертник, Лена.
— Поняла.
— Откуда?
— Взгляды.
И открыла первое дело: Люсинец Мария Романовна, женщина — врач. Жена капитана погранвойск. Семья убита на глазах, муж пропал на заставе.