Противостояние

— Это очень страшное дело, Серго, я бы хотел ошибиться, но дело, которое мы сейчас крутим, очень страшное, не было таких на моей памяти.

— А Слесарев, который перестрелял четвертых в Сокольниках?

Костенко покачал головой:

— Там — истерика алкаша-садиста, дорвавшегося до пистолета, а здесь все по нашей части, противостояние профессионалов.

— Тадава меня держал в курсе дела...

— Хороший он парень?

Сухишвили ответил убежденно:

— Штучный.

— То есть?

— В тебе есть только один изъян, Славик, — ты не охотник. А каждый охотник знает, что лучшее ружье — это штучное, а из всех штучных — самое блистательное сделано петербургским мастером Иваном Алешкиным, который всю жизнь страдал от того, что мир возносил ружья бельгийца Пёрде, а его, алешкинские, не знал вовсе. И на стволе одного из своих ружей, штучных, конечно же, он выгравировал озорные слова: что, мол, имел в виду этого самого Пёрде Иван Алешкин.

— Смешно, — сказал Костенко. — И очень достойно... Тадава тебе про пальчики, которые мы нашли в квартире Петровой, ничего не передал? Жуков на связь к нему не выходил?

— Передал. Грузин грузину обязан все в первую очередь докладывать, — рассмеялся Сухишвили.

— Грузин в первую очередь должен все докладывать своему шефу, — буркнул Костенко. — Развели, понимаешь, национализм...

— Он уж после твоего звонка вышел на связь, Славик...

Костенко убежденно сказал:

— Ты стареешь, Серго, ты оправдываешься, а я просто-напросто неловко пошутил. Я стал плохо шутить, я замечаю это за собой и думаю пойти к невропатологу. Серьезно.

— Уволят, как психа.

— Пенсия хорошая, Маня защитилась, на старость хватит. Заметил, у нас люди боятся ходить к невропатологу или — того хуже — к психиатру?

— Конечно, стыдно.

— Одно слово, дикий горец, — вздохнул Костенко. — А на Западе такое посещение стоит пять пар обуви.

— На каучуке?

— На каучуке — три. Ну, что с пальцами?

— По картотеке не проходят. Судя по объему — принадлежат женщине.

— Это со шкафа в квартире Петровой?

— С тайника такие же.

— Не верю, — отрезал Костенко.

— Почему?

— А вот на это я ответить не могу, Серго. Ни себе, ни тебе.

...Конечно же, вокруг было натоптано.

«Впрочем, — подумал Костенко, — что я хотел найти? Следы? Чьи? Милинко? Мне ведь так хочется этого, я ведь чувствую, что это он нашкодил. А кого он на этот раз зарезал? Зачем ему надо было приезжать сюда из Коканда? А это зависит от того, когда он убил женщину. Петрову? Чтобы избавиться от свидетельницы? Значит, она с ним вместе рубала бедолагу Миню? Почему я вцепился в эту версию? Ах, да, потому что по паспорту Минчакова здесь, в Адлере, получили с аккредитивов деньги. Пятнадцать тысяч. Надо точно выяснить, когда Петрова навещала тетушку. Поднять все билеты на Коканд. А если поездом? Нет, по почерку этих людей поезд надо исключить: из Адлера, с пересадками, в Коканд? А может, именно так? Если, тем более, с ними был не только один самородок, который Минчаков купил у Спиридона. Или своровал? Нет, видимо, купил. Кстати, надо позвонить Жукову, чтобы подняли путевые листы, где накануне был Милинко, не мог ли видеть, как гулял Спиридон Дерябин вместе с Минчаковым? Может быть, он зафиксировал тот момент, когда Минчаков брал самородок и отдавал деньги? Скорее бы БХСС раскопал что-нибудь по «Центроприиску». А что он хранил в тайнике? Пальцы-то Петровой. Значит, она хранила? Он. Говорил ей, что делать, она послушно выполняла. Ну а отчего не она? Слабый пол и другие рассказы? А может, в данном именно случае, в ней сокрыт дьявол? Я блуждаю в потемках, я уперся в свою версию без каких-либо серьезных на то оснований — разве нет? Как этот израильский Иван писал: «Прав Гриня, там без денег делать нечего, погибнешь». А откуда это знает Милинко? Он что, бывал на Западе? Судя по документам — нет. А почему водку пил маленькими глотками, смакуя? Так ведь у нас не пьют, так пьют там».

Костенко перешагнул через красную веревку, которой было огорожено место происшествия, опустился на корточки перед мешком — в нос ударил сладкий трупный запах. На мешковине лежали полусгнившие ноги, туловище, руки с обрубленными кистями.

— Ни головы, ни пальцев, — шепнул Сухишвили, опустившись возле Костенко.

«Он очень удобно уселся, — машинально отметил Костенко. — Как всякий горец. Эстетика общения мужчин вокруг костра. А мы так не умеем садиться, со стороны посмотришь — присел по большой нужде».

— Кто развязал мешок? — спросил он негромко, зная, что вопрос его услышат и ответят незамедлительно.

— Пасечник, товарищ полковник!

— Где он?

— Здесь я.

— Каким узлом был завязан мешок? — спросил Костенко.

— Я не знаю, — ответил старик, присевший рядом с Костенко и Сухишвили. — Я как потянул, так он сразу и развязался, не успел заметить.

«Надо поторопить того чудака, который нашел мешок в Магаране, — подумал Костенко. — Кажется, его фамилия Крабовский, интересный человек. Люди, над которыми смеются, сплошь и рядом умнее тех, кто смеется».

— Что ж мы с тобою имеем, Серго? — тихо спросил Костенко. — Твое мнение?