Противостояние. Армагеддон

Юрий Борисович подошел к Маше, обнял ее, отвел ее к окну. Она была послушной и заторможенной, словно в ступоре, ничего не видя и ничего не понимая. Продолжая бережно держать одной рукой Машу за плечи, посмотрев на часы "Командирские", Новиков опять позвонил.

– Так, Юрчик, прямо сейчас с женой и всеми медицинскими документами едешь в Пушкино, это недалеко от Москвы, там, на улице Лесной, – Центральный военный туберкулезный госпиталь. Найдешь. Начальник госпиталя полковник медслужбы Петросян Вазген Галустович, доктор наук и прочая. Прямо к нему. Он ждет. Потом мне позвонишь. Вперед. – И старый военачальник, не прощаясь, положил трубку. Не хотел, наверное, слышать слова благодарности.

Стремительно вернувшись в кабинет фтизиатра, Новиков безапелляционно забрал у растерявшегося врача все рентгеновские снимки и листки с результатами анализов и бегом бросился из кабинета. Он боялся оставить Машу одной даже на секунду. На пороге попридержал себя, остановился, повернулся и сказал:

– Доктор, спасибо вам!

5

В Пушкино они тоже ехали на электричке. По дороге Юрий Борисович не выпускал Машу из рук, целовал ей ладошки, шептал на ушко нежные успокаивающие слова, рассказывал про Мамонтенка, который благодаря гляциологу Маше-Марии появился из растаявшей льдины и стал искать маму, про то как мерили удава попугаями, напевал песенку "я на солнышке лежу и на львенка не гляжу…"

Маша то смеялась, то плакала, глядя с восхищением на Новикова, и спрашивала: – А удав не мог съесть попугая? А почему гляциолог Маша-Мария отпустила Мамонтенка, а не усыновила его?

Юрий Борисович с серьезным видом убедительно заявлял: – Попугай был самый главный начальник в их компашке, и есть командира устав запрещает. А Мамонтенка Маша-Мария усыновит обязательно.

Так незаметно они доехали до Пушкино.

В кабинете начальника госпиталя сидели: сам начальник, сорокапятилетний полковник медслужбы в форме, двое пожилых мужчин в белых халатах – главный фтизиатр и один из начальников отделений, и Новиков. Маша осталась в Приемном отделении.

Начальник госпиталя, черноволосый и черноглазый, говорил абсолютно без акцента. Только в тембре его голоса красиво звучали мягкие низкие тона, присущие голосам многих армянских мужчин. Сейчас он молчал, смотрел в окно и барабанил пальцами по столу. Рентгеновские снимки, лежащие на столе, были просмотрены, листки с анализами – прочитаны.

– Говорите, что в паспорте жены отметки о вашем браке нет и справки из военкомата, о том, что она ваша жена, тоже нет? Да… Хорошо хоть, что полис медицинского страхования есть.

И продолжил: – Ладно, решим. Подумаем, как правильно все оформить. И сами проведем углубленное обследование. Николай Петрович, – обращаясь к начальнику отделения, – примите к себе. Михаил Аронович, – уже к главному фтизиатру, – уделите внимание, пожалуйста.

В Приемном отделении перед расставанием Юрий Борисович опять прижимал Машу к себе, целовал прозрачные руки и говорил: – Часа через четыре я вернусь. Привезу туалетные принадлежности и все остальное. Если будет поздно, то я найду, как передать. Не грусти. У нас еще много дел. Нам еще Мамонтенка усыновлять. И она опять смеялась и плакала.

Из госпиталя, где он за этот день побывал уже дважды, Новиков возвращался в темноте. Вспоминая порядок, безупречную чистоту, четких и судя по всему, высоко профессиональных врачей, он думал:

– Армия – все же сила, несмотря на недавние тяжелые времена. И как удалось военной медицине сохраниться? Наверняка оборудование не давали, денег не выделяли, штаты резали. И лучшие специалисты, наверное, бежали во все стороны.

Когда он был уже недалеко от дома, знакомое чувство опасности застучало молоточками в голове. Не останавливаясь, он свернул к автобусной остановке и вскочил в отходящий автобус.

– Началось, – думал Юрий Борисович, – вернее продолжается. Ну что ж, где-то посидеть, потом в "час собачьей вахты", когда все часовые засыпают, тихо-тихо в квартиру, взять документы, еще кое-что, хорошенько провериться, чтобы хвоста не прицепить, и рано утром на второй электричке в Пушкино. Там снять комнатку в частном секторе и быть рядом с Машенькой, каждый день навещать, видеть ее и слышать ее голос, если это будет возможно.

План готов. На душе у Новикова потеплело. Он оглянулся вокруг. Увидел сидящую у окна пожилую уставшую интеллигентную женщину.

– Наверное, учительница, – подумал Новиков, вспомнив маму, – что-то в учителях есть такое, что позволяет их определять.

Ему захотелось подойти к учительнице и сделать, или хотя бы сказать, что-нибудь хорошее.

Юрий Борисович себя не узнавал. Что-то в нем переменилось. Он стал другим.

6

Четыре часа утра. Новиков с крыши соседнего дома уже полтора часа в лунном свете наблюдает за окрестностями своего дома. Главное внимание, конечно, двору и входу в подъезд. Для наблюдения освещение достаточное.

– Есть!

В темной машине, стоящей наискось от входа в подъезд, мелькнул красный огонек сигареты. Видимо, бандит курил, пригнувшись и с опущенной головой, но расслабился и приподнял голову.