Противостояние.Том I

Фрэнни брала свою порцию успокоительного каждый вечер, но откладывала ее. Она не знала, безопасен веронал для ребенка или нет, но рисковать не хотела. Говорят, что даже аспирин может нарушить цепочку хромосом. Поэтому она страдала от снов; страдала — это было верное слово. Среди снов доминировал один; если остальные как-то отличались друг от друга, то рано или поздно они все растворялись в этом одном. Она была в своем доме, в Оганкуите, и темный человек преследовал ее. Вдоль коридоров, через гостиную ее матери, где часы продолжали отсчитывать мгновения… Она знала, что могла бы спастись от него, если бы ей не приходилось тащить труп. Это было тело ее отца, завернутое в простыню, и, если она бросит его, темный человек что-то сделает с ним, как-то жутко осквернит его. Поэтому она бежала, чувствуя его приближение, и наконец его рука падала ей на плечо — горячая и отвратительная. Она испытывала жуткую слабость и ощущение, что тело ее словно лишилось костей; обернутый в простыню труп ее отца выскальзывал у нее из рук, и она поворачивалась, готовая сказать: «Берите его, делайте что хотите, мне все равно, только не преследуйте меня больше».

И там стоял он, одетый в какую-то темную хламиду, похожую на монашескую рясу с капюшоном, и черты его лица были неразличимы, она видела одну лишь широкую счастливую ухмылку. И в одной руке он держал крюк от вешалки для одежды. Вот тут-то ужас и обрушивался на нее, как тяжелый кулак, и она боролась изо всех сил со сном и просыпалась вся в поту, с бешено стучащим сердцем и страстным желанием никогда больше не засыпать.

Потому что ему нужно было не мертвое тело ее отца — ему нужен был живой ребенок в ее чреве.

Она снова перевернулась на другой бок. Если ей вскоре не удастся заснуть, она и в самом деле достанет дневник и станет писать. Она вела дневник с 5 июля. В каком-то смысле она делала это для ребенка. Это был акт веры — веры в то, что ребенок будет жить. И она хотела, чтобы он знал, как все это происходило. Как чума пришла в Оганкуит, как они с Гарольдом убежали оттуда и что с ними случилось. Она хотела, чтобы ребенок знал весь ход событий.

Лунный свет был достаточно ярким, чтобы писать при нем, а двух-трех страничек дневника ей всегда хватало, чтобы почувствовать сонливость. Это явно не свидетельствовало о литературных талантах, подумала она. Но сначала она все-таки попробует еще раз уснуть безо всяких ухищрении.

Она закрыла глаза.

И продолжала думать о Гарольде.

Ситуация могла бы упроститься с появлением Марка и Перион, если бы эти двое уже не были полностью поглощены друг другом. Перион было тридцать три — на одиннадцать лет больше, чем Марку, но в нынешнем мире такие вещи не имели никакого значения. Они нашли друг друга, они заботились друг о друге и хотели и дальше быть вместе. Перион по секрету призналась Фрэнни, что они пытаются зачать ребенка. «Слава Богу, что я всегда предохранялась с помощью таблеток, а не спирали, — сказала Пери. — Как, скажи на милость, я сумела бы ее извлечь?»

Фрэнни чуть не сказала ей о ребенке, которого носила сама (первая треть срока уже миновала), но что-то удержало ее. Она побоялась, что это может лишь осложнить и без того нелегкое ее положение.

Итак, теперь их было не четверо, а шестеро (Глен категорически отказывался вести мотоцикл и всегда ехал позади Стю или Гарольда), но с появлением еще одной женщины ситуация не разрядилась.

А как насчет тебя самой, Фрэнни? Что хочешь ты?

Если уж она вынуждена существовать в мире, подобном этому, подумала она, с биологическим будильником, установленным внутри нее с заводом на шесть месяцев, она хотела бы иметь в роли своего мужчины кого-то вроде Стю Редмана… Нет, не кого-то вроде. Она хотела именно его. Вот так обстояло дело, если уж говорить начистоту.

С исчезновением цивилизации с двигателя человеческого общества разом содрали хром и лакировку. Глен Бейтман нередко распространялся на эту тему, и каждый раз это доставляло какое-то странное удовольствие Гарольду.