Противостояние.Том I

— Ты говоришь, она эгоистка, — продолжал Питер, глядя вниз, на застывшее в изумлении лицо жены. — Но ведь это ты — самая настоящая эгоистка. После смерти Фреда ты перестала любить Фрэнни. Ты тогда решила, что любовь может причинить слишком большую боль и что жить для себя гораздо безопаснее. Именно здесь стала протекать твоя жизнь для себя, за годом год. В этой комнате. Ты обожала мертвую часть своей семьи и совсем забыла о живой. И когда дочь пришла сюда сказать тебе, что у нее проблемы, и попросить у тебя помощи, ты, готов поспорить, первым делом подумала, что скажут дамы из Клуба садоводства и флористики или что это может помешать тебе присутствовать на свадьбе Эми Лодер. Боль — причина перемен, но даже вся боль мира не изменит фактов. Ты превратилась в эгоистку.

Он нагнулся и помог Карле встать. Она поднялась как лунатик. Выражение ее лица осталось прежним; глаза все так же были широко раскрыты, и в них застыло недоумение. Безжалостность еще не вернулась в них, но Фрэнни подозревала, что скоро это произойдет.

Обязательно произойдет.

— Это я виноват, что позволил тебе так жить. Потому что не хотел ссор. Не хотел осложнять себе жизнь. Как видишь, я тоже был эгоистом. И когда Фрэнни уехала в колледж, я подумал: ну вот, теперь Карла может делать что хочет и это никому не причинит боль, кроме нее самой, а если человек не понимает, что причиняет себе боль, то, может быть, его все устраивает. Я ошибался. Я и раньше ошибался, но никогда так преступно, как в этом случае. — Он протянул руки и осторожно, но крепко стиснул плечи Карлы. — А теперь я говорю тебе как глава семьи. Если Фрэнни нужно пристанище, она найдет его здесь, как и раньше. Если ей понадобятся деньги, она возьмет их в моем кошельке, как и раньше. И если она решит оставить ребенка при себе, вот увидишь, будет прием гостей в честь новорожденного. Может, ты думаешь, никто не придет, но у нее есть друзья, настоящие друзья, и они придут. И еще одну вещь я тебе скажу. Если она захочет окрестить младенца, это произойдет прямо здесь. Прямо здесь, в этой чертовой гостиной.

Рот Карлы открылся и начал издавать какие-то звуки. Сначала они были совершенно невообразимыми, напоминающими свист чайника на раскаленной плите, потом превратились в пронзительный вопль:

— Питер, твой собственный сын лежал в гробу в этой комнате!

— Да. Именно поэтому я не могу придумать лучшего места для крещения новой жизни, — сказал он. — Кровь Фреда. Живая кровь. А сам Фред, он мертв уже много лет, Карла. Его тело давно стало поживой для червей.

При этих словах она вскрикнула и закрыла уши руками. Он наклонился и отвел их.

— Но черви еще не добрались до твоей дочери и ее ребенка. Не важно, откуда он взялся. Он живой. Карла, ты ведешь себя так, словно хочешь прогнать ее. А что тогда у тебя останется? Ничего, кроме этой комнаты и мужа, который возненавидит тебя за то, что ты сделала. Если это произойдет, то знай, что в тот день ты обойдешься так как будто с нами тремя — со мной, Фрэнни и Фредом.

— Я хочу подняться наверх, — сказала Карла. — Меня тошнит. Думаю, мне лучше прилечь.

— Я помогу тебе, — предложила Фрэнни.

— Не прикасайся ко мне. Оставайся со своим отцом. Вы оба, видно, все заранее просчитали. Как уничтожить меня в этом городе. Почему бы тебе не поселиться прямо в моей гостиной, Фрэнни? Не заляпать ковер грязью, не выгрести золу из печи и не забросать ею мои часы? Почему бы нет? Почему бы нет?

Она засмеялась и протиснулась мимо Питера в коридор. Она шаталась как пьяная. Питер попытался одной рукой поддержать ее за плечи. Она оскалила зубы и зашипела на него, как кошка.

Пока она медленно поднималась по лестнице, опираясь на перила из красного дерева, ее смех перешел в рыдания. В них было столько безутешности и отчаяния, что Фрэнни едва сдержала крик и одновременно острый позыв к рвоте. Лицо отца было цвета грязного белья. Наверху Карла, обернувшись, очень сильно покачнулась, и на мгновение Фрэнни испугалась, что мать сейчас покатится по лестнице до самого низа. Карла посмотрела на них так, будто собиралась что-то сказать, но снова отвернулась. А в следующую минуту закрывающаяся дверь спальни приглушила бурные звуки ее боли и горя.

Потрясенные, Фрэнни и Питер уставились друг на друга, а дедушкины часы продолжали невозмутимо тикать.

— Все само уладится, — тихо сказал Питер, — Она придет в себя.

— Ты считаешь? — спросила Фрэнни. Она медленно подошла к отцу, прижалась к нему, и он обнял ее одной рукой. — Я в этом не уверена.

— Не волнуйся. Давай не будем пока об этом думать.

— Я должна уйти. Она не хочет, чтобы я оставалась.

— Ты должна остаться. Ты должна быть здесь, когда… если… Она придет в себя и поймет, что ты все еще нужна ей. — Он помолчал. — И мне, я уже и сейчас не могу без тебя, Фрэн.

— Папочка, — она положила голову ему на грудь. — Ах, папочка, прости меня, я так раскаиваюсь, чертовски раскаиваюсь…