Противостояние.Том I

— Что ты задумала? Аборт? Сделать аборт? Решила превратиться из шлюхи еще и в убийцу?

— Я собираюсь родить этого ребенка. Мне придется пропустить весенний семестр, но уже следующим летом я смогу окончить колледж.

— А на какие деньги ты рассчитываешь его окончить? На мои? Если это так, тебе надо крепко обо всем подумать. Разве такие современные девицы, как ты, нуждаются в родительской поддержке?

— Поддержка мне бы не помешала, — мягко сказала Фрэнни. — А вот деньги… как-нибудь выкручусь.

— В тебе нет ни капли стыда! Ты всегда думаешь только о себе! — закричала Карла. — Господи, а что будет со мной и твоим отцом! Тебя это совсем не заботит! Это разобьет сердце твоему отцу и…

— Оно не чувствует себя таким уж разбитым, — раздался со стороны двери спокойный голос Питера Голдсмита, и они обе повернули туда головы. Он действительно стоял в дверном проеме, но не дальше порога. Носки его ботинок замерли у самой кромки, отделяющей ковер гостиной от потрепанного коридорного покрытия. Вдруг Фрэнни осознала, что в прошлом много раз видела отца именно на этом месте. Когда же он последний раз заходил в саму гостиную? Она не могла припомнить.

— Что ты здесь делаешь? — набросилась на него Карла, сразу позабыв о серьезном разрушении, которому могло подвергнуться сердце ее мужа. — Я думала, ты поздно вернешься с работы.

— Миш подменил Гарри Мастерз, — объяснил Питер. — Карла, Фрэн мне уже сказала. Скоро мы станем бабушкой и дедушкой.

— Бабушкой и дедушкой! — завопила Карла и зашлась в каком-то нервном, безобразном смехе. — Предоставь мне разбираться с этим. Она сказала тебе первому, а ты молчал. Ладно. Мне следовало ожидать от тебя чего-нибудь подобного. А сейчас я закрою дверь, и мы вдвоем обсудим ситуацию.

Она улыбнулась Фрэнни сияющей, ядовитой улыбкой.

— Только мы… девушки.

Карла взялась за ручку двери и стала закрывать ее. Фрэнни, все еще потрясенная, наблюдала за ней, плохо понимая причину внезапной вспышки гнева и ехидства.

Питер медленно, словно нехотя, протянул руку и остановил закрывающуюся дверь на полпути.

— Питер, я хочу, чтобы ты предоставил мне разбираться с этим.

— Я знаю. И в прошлом соглашался. Но на этот раз нет, Карла.

— Это не твоя вотчина.

— Моя, — спокойно возразил он.

— Папочка…

Карла повернулась к ней. На скулах ее пергаментно-белого лица выступили красные пятна.

— Не смей разговаривать с ним! — закричала она. — Тебе не с ним придется иметь дело! Я знаю, ты всегда можешь подольститься к нему с любой самой бредовой своей затеей или умаслить его принять твою сторону, что бы ты ни натворила, но сегодня тебе не с ним придется иметь дело, мисс!

— Прекрати, Карла.

— Выйди вон!

— Я и не входил. Ты же видишь, что…

— Не делай из меня дуру! Выйди вон из моей гостиной!

С этими словами она налегла на дверь, уперевшись в нее плечами и наклонив голову. Своим видом она напоминала какое-то странное существо, получеловека, полубыка. Сначала он легко противостоял ее напору, потом с трудом. Наконец от усилий у него на шее вздулись вены, хотя она была женщиной и весила на семьдесят фунтов меньше его.

Фрэнни хотела крикнуть, чтобы они остановились, и попросить отца уйти, чтобы им вдвоем не быть свидетелями этого внезапного, стихийного потока злобы, хлещущего из Карлы, который, казалось, всегда угрожал ей, но сегодня полностью поглотил ее. Но Фрэнни не могла раскрыть рта, словно шарниры, на которых он держался, безнадежно заржавели.

— Убирайся вон! Убирайся из моей гостиной! Вон! Вон! Вон! Ты, ублюдок, отпусти эту чертову дверь и УБИРАЙСЯ ВОН!

И тогда он дал ей пощечину.

Раздался слабый, еле слышный звук, от которого дедушкины часы не пришли в возмущение и не рассыпались в прах, а продолжали себе тикать, как и прежде. Мебель не застонала. Но бешеный словесный поток Карлы отрезало словно хирургическим скальпелем. Она упала на колени, отпустив дверь, которая мягко ударилась о викторианский стул с высокой спинкой и с вышитой руками накидкой на сиденье.

— Нет, только не это, — с болью пробормотала Фрэнни еле слышным голосом.

Карла, приложив руку к щеке, уставилась на мужа.

— Ты напрашивалась на это последние десять лет, а то и больше, — проговорил Питер слегка срывающимся голосом. — Я всегда убеждал себя не делать этого, потому что для меня недопустимо ударить женщину. Таков мой принцип и сейчас. Но когда человек — не важно, мужчина или женщина — превращается в собаку и начинает кусаться, кто-то должен осадить его. Я только об одном жалею, Карла, что у меня не хватило духу сделать это раньше. Тогда это было бы не так болезненно для нас обоих.

— Папа…

— Помолчи, Фрэнни, — сказал он со сдержанной суровостью, и она умолкла.