Одно из самых ранних воспоминаний Фрэнни было связано с тем, как она описала этот сизо-серый ковер с тускло-розовыми розами. Ей тогда было года три, ее не так давно приучили к горшку, из-за чего, вероятно, и не пускали в гостиную от греха подальше, кроме особых случаев. Но однажды она каким-то образом ухитрилась пробраться туда и, видя, как мать не просто побежала, а буквально
Именно в гостиной мать, не стесняясь в выражениях, устроила Фрэнни беспощадную и долгую выволочку после того, как застала ее с Норманом Берстайном в амбаре, когда они изучали друг друга, сбросив одежду в одну кучу на стоге сена. Как ей это понравится, спросила Карла под торжественное тиканье дедушкиных часов, отсчитывающих мгновения, если она проведет ее в голом виде туда и обратно по шоссе 1? Понравится? Фрэнни, ей тогда было шесть лет, заплакала, но все-таки не впала в истерику, которую вполне могла вызвать подобная угроза.
А в десять лет она врезалась на велосипеде в почтовый ящик, когда обернулась назад, чтобы крикнуть что-то своей подруге Джорджетте Магуайр. Она поранила голову, в кровь разбила нос, ободрала обе коленки и на несколько секунд потеряла сознание от шока. Придя в себя, она, всхлипывая, заковыляла по подъездной дорожке к дому, напуганная видом обильно льющейся крови. Конечно, она бы пошла к отцу, но, так как он был на работе, она добрела до гостиной, где ее мать — угощала чаем миссис Веннер и миссис Принн.
В седьмом классе ей поставили в табель успеваемости плохую оценку за поведение, и, конечно, по этому поводу она была вызвана в гостиную для объяснения с матерью. В последнем классе средней школы ее три раза оставляли после уроков за передачу записок, и это тоже обсуждалось с матерью в гостиной. Именно здесь они обсуждали стремления Фрэнни, которые неизменно в конечном счете начинали казаться несколько мелкими; здесь они обсуждали надежды Фрэнни, которые неизменно в конечном счете выглядели не вполне достойными; здесь они обсуждали жалобы Фрэнни, которые неизменно в конечном счете представлялись малообоснованными, уж не говоря о том, что воспринимались как пустое хныканье, нытье и неблагодарность.
Именно в гостиной стоял на козлах гроб ее брата, убранный розами, хризантемами и ландышами, наполнявшими комнату холодным ароматом. А в углу бесстрастные часы все так же мерно отсчитывали мгновения.
— Ты беременна, — еще раз повторила Карла Голдсмит.
— Да, мама. — В горле у Фрэнни пересохло, но она не позволила бы себе облизать губы. Вместо этого она сжала их и подумала:
— Ох, Фрэнни, — слова с невероятной быстротой слетали с губ матери, приложившей одну рук у к щеке, как оскорбленная старая дева, — как-же-это-получилось?