Противостояние.Том I

В Нью-Йорке этого человека знали под именем Роберта Франка. Его утверждение, что он — чернокожий, никогда не подвергалось сомнению, хотя у него была очень светлая кожа. Вместе с одним негром, ветераном Вьетнама, который был переполнен ненавистью, потеряв на войне левую ногу, и стремился как-то расквитаться за свое увечье, они порешили шесть полицейских в Нью-Йорке и Нью-Джерси. В Джорджии он был Рамси Форрестом, отдаленным потомком Натана Бедфорда Форреста, и в своем белокожем варианте участвовал в двух изнасилованиях, кастрации и поджоге захудалого негритянского городишка. Но все это было давно, в начале шестидесятых, когда набирала силу первая волна кампании за гражданские права. Иногда ему казалось, что, может, он и на свет-то появился именно в разгар этой борьбы. Он плохо помнил, что происходило с ним до этого времени, за исключением того, что родился он в Небраске и учился в школе с рыжим кривоногим мальчишкой по имени Чарльз Старкведер. Он помнил марши за гражданские права 60-го, а еще лучше — события 61-го года: драки, ночные вылазки, церкви, которые взлетали на воздух, словно внутри них произошло такое великое чудо, что они не смогли его в себя вместить. Он помнил, как в 1962 году его занесло в Новый Орлеан, где он встретил полоумного молодого человека, который продавал брошюрки, призывающие Америку оставить Кубу в покое. Этот парень был неким мистером Освальдом, и темный человек взял у Освальда несколько брошюр. До сих пор две из них, уже очень потрепанные и измятые, лежали в одном из его многочисленных карманов. Он заседал в сотне различных Комитетов спасения, участвовал в демонстрациях в сотне разных университетских студгородков против одних и тех же двенадцати компаний. Когда перед аудиторией выступали власти предержащие, он посылал им записки с провокационными вопросами, но никогда не задавал их вслух, потому что эти типы, управляющие страной, могли разглядеть в его насмешливом горящем лице таящуюся опасность и обратиться в бегство. Точно так же он никогда не выступал на собраниях, потому что микрофоны взвыли бы, а электрические цепи разомкнулись. Но он писал речи для тех, кто выступал, и в ряде случаев эти выступления заканчивались беспорядками, перевернутыми машинами, студенческими забастовками и неистовыми демонстрациями.

В начале семидесятых он познакомился с человеком по имени Дональд Дефриз и склонил того заняться семьей Синк. Темный человек помог составить план похищения наследницы и предложил Дефризу не просто получить за нее выкуп, но еще и свести ее с ума. Он успел исчезнуть из маленького домика на окраине Лос-Анджелеса, где Дефриз бесчинствовал со своими дружками, минут за двадцать до прибытия полиции. Он удалялся по улице, клацая каблуками своих пыльных разношенных сапог, и на его лице сияла торжествующая усмешка, которая заставляла матерей хватать своих детей и затаскивать их домой, усмешка, при которой беременные женщины начинали чувствовать преждевременные родовые схватки. И позже, когда изловили всю банду, удалось выяснить только то, что был еще один человек, связанный с бандой, может быть, важная фигура, может быть, мелкая сошка, некто без возраста по прозвищу «Праздный Гуляка» или «Бука».

Он шел по дороге ровным широким шагом, отмеряя за пядью пядь. Два дня назад он оказался в Ларами, штат Вайоминг, и, примкнув к группе террористов, принял участие во взрыве электростанции. А сейчас он находился на шоссе 51, где-то между Грасмером и Риддлом, на пути к Маунтин-Сити. Завтра он будет где-нибудь еще. Он чувствовал себя таким необыкновенно счастливым, как никогда раньше, потому что…

Он остановился.

«Потому что что-то грядет». Он чувствовал это, различал в теплом ночном воздухе. Он ощущал этот горячий запах копоти, который струился отовсюду, как будто Бог задумал грандиозный обед, на котором подадут барбекю, приготовленное из всего человечества. Угли уже раскалились, побелевшие, слоистые снаружи и красные, как глаза дьявола, внутри. Гигантская затея, великая затея.

Приближалось время его перерождения. Ему предстояло родиться вторично. Его должно было вытолкнуть из себя чрево какого-то огромного, песочного цвета зверя, который уже сейчас корчился в родовых муках, медленно двигая ногами, истекая родильной кровью, вперившись своими жарко пылающими глазами в пустоту.

В первый раз он родился во времена перемен. Теперь снова наступали перемены. Это чувствовалось в ветре мягкого летнего вечера в штате Айдахо.

Он знал, что совсем недалек час его перерождения. Как иначе можно объяснить, что он вдруг обрел такую чудодейственную силу?

Он закрыл глаза, слегка приподнял свое горячее лицо к темному небу, которое уже было готово встретить рассвет, сосредоточился, улыбнулся. Пыльные стоптанные каблуки его сапог начали отрываться от дороги. На дюйм. Два. Три. Улыбка переросла в широкую усмешку. Он был от земли уже на фут. На два фута. И тогда неподвижно завис в воздухе, а под ним клубилось маленькое облачко пыли.