Протокол для гувернантки

Елена закончит есть, а вы подойдете к сыну. Ощутите вблизи исходящий от него запах кожаного мяча, запах баскетбольной площадки в летний день. Вы поцелуете его в щеку и ничего больше не скажете. Именно в этот момент мужчина и женщина начнут наконец спускаться вниз, вы услышите, как они тяжело идут по лестнице, и встретите их в прихожей, и они, в отличие от вас – волосы распущены, у блузки слишком большой вырез, правильный вырез, – будут безупречно одеты, и они ни о чем не будут догадываться, он посмотрит на вашу блузку со слишком большим вырезом, ни секунды не подозревая о литрах воды, вылитой под паркет, на котором будут стоять его ноги в безупречных ботинках, совершенно не замечая выпуклости пола у двери, затем они поставят там свои портфели и сумки, продолжая жить перед вами так же, как они это делали с самого начала, вот только их каблуки будут издавать немного другой звук, и если бы они были внимательны, они бы это услышали, звук их шагов теперь будет приглушенным, словно щелчок языком в слишком узком рту, и вам это покажется столь очевидным, что вы испугаетесь, как бы они вдруг не поняли и не забеспокоились, и вас начнет прошибать холодный пот всякий раз, когда их глаза будут опускаться вниз, но ничего, они ни разу ничего не заподозрят, ни разу не задержатся у этой щели, вокруг которой вы успеете быстро пройтись салфеткой, а на следующий день и в другие дни вы снова будете лить воду в это отверстие, роняя каплю за каплей, и она продолжит понемногу впитываться в дубовый паркет, который они выбрали после неоднократных поездок в специализированные магазины – он наконец бросился им в глаза, половицы были широкие и современные, их теплый оттенок им понравился, компания смогла уложить его в то время, пока они были в отпуске, все произошло очень быстро, они вернулись домой, а все уже было сделано, так что тогда, в один и тот же год, были и Коста-Брава, и паркет, и пол стал выглядеть совсем по-другому и придал дому новый облик.

Они потопчут некоторое время этот паркет, который, даже если бы они стали его рассматривать, показался бы им все таким же новым, таким же красивым, и сообщат вам, что сегодня берут Елену на себя, ни словом не обмолвясь ни о вчерашнем, ни о своем позднем подъеме, одетые с иголочки, они будут глухо стучать каблуками по паркету, и вам покажется совершенно невозможным, что они ничего не замечают, однако день за днем они будут возвращаться вечером домой так же неминуемо, как прощались с вами, уходя на работу утром, совершенно не обращая внимания на то, что разбухает под их ногами – даже тем неизвестно каким уже по счету вечером: вы будете чувствовать себя уставшей от ожидания, от одних и тех же движений, одних и тех же чужих разговоров, неизменных ритуалов, повторяющихся поз, уставшей оттого, что вам приходится каждое утро следовать заведенному порядку, сдерживать ваш бунт, уже даже не очень хорошо понимая, что им движет и нужно ли его так называть, а еще подавленной необходимостью все это продолжать, когда вам хочется только лежать и никого больше не предавать, хотя, по словам Льюи, ничто и никого предать нельзя, есть только линии и тела, только готовность дойти до конца того, что вы сами решили исполнить, а вместе с вами и другие. Вам покажется, что стены качаются, что плющ за полупрозрачными плитками входной двери удаляется от вас, и вы захотите ухватиться за что-то, прислонитесь к стене, а потом упадете в дизайнерское кресло, которое родители Елены купили в бутике неподалеку от дома и поставили в прихожей и которым никто никогда не пользуется.