Протопоп Аввакум и начало Раскола

Вскоре это подозрение стало для него уверенностью. Около Шаманского порога, где поневоле все лодки вынуждены были останавливаться и принимать лоцманские распоряжения относительно перехода через пороги, отряд 15 сентября встретился с путешественниками, которые плыли вниз к Енисейску. В их числе были две вдовы, которые направлялись туда в Рождественский монастырь, чтобы там постричься. Пашков не посчитался ни с их обетом, ни с их возрастом – одной было шестьдесят лет, другой даже больше – и решил отдать их в жены своим казакам. Хотел ли он спровоцировать этим Аввакума? Или это было только фантазией сатрапа? Аввакум не мог согласиться использовать свой сан для освящения этой дикой и кощунственной затеи. Он сослался на каноны. Пашков не хотел отступаться. Житие нам сообщает, что Пашков, не сообразуясь ни с чем, отдал этих женщин своим людям.

У следующего порога, так называемого Долгого, кормчие оказались бессильны: дощаники не следовали фарватеру, их несло на подводные камни… Суеверный Пашков вообразил, что присутствие запрещенного священника, «еретика», приносит его экспедиции несчастье. Для людей склада Пашкова не было ли самой большой ересью – неповиновение законным властям? Ему пришло в голову высадить Аввакума. Что же именно тут произошло? Рассказ Аввакума в его Житии и донесение Пашкова, которые хотя и расходятся в подробностях, не противоречат друг другу в корне и позволяют нам довольно правдоподобно восстановить всю картину.

Сначала Пашков не решается прибегнуть к силе, у него еще нет точных доказательств виновности Аввакума; этот протопоп ему еще импонирует; у него в Москве есть покровители. Поэтому он посылает к нему с приказом сказать ему: «Худо из-за тебя дощаник идет. Еретик ты! Поди по горам, а с казаками не ходи!» Хорошо было бы, думал, вероятно, Пашков, если бы он ушел по доброй воле! Но Аввакум, как, наверное, многие участники экспедиции, был поражен грандиозным зрелищем, которое представляла собой эта местность; для того, кто видел ласкающие взор холмы Григорова и Лопатищ и невысокие вершины Урала, эти громадные, почти отвесные стены, между которыми Тунгуска пробивала себе путь с диким ревом, эти непроходимые лесные чащи, где, очевидно, кишмя кишели дикие животные – представляли собой зрелище одновременно великолепное и страшное. Углубиться одному с женой и детьми в эти непроходимые чащи значило обречь себя на верную смерть. Аввакум не имел на это никакого морального права. Он ответил Пашкову «писаньицем», где советовал ему хорошенько поразмыслить о том, что он ему предлагал.

«Писаньице», вероятно, содержало несколько сильных выражений, а может быть, и угроз. Может быть также, он дал прочесть эту записку своим друзьям-казакам, может быть, он уведомил их каким-нибудь иным путем об угрожающей ему опасности. Это была вполне законная мера самозащиты. Он защищал не только свою жизнь, но и жизнь своей семьи. Во всяком случае, Пашков был совершенно искренно уверен, что его авторитету угрожает опасность. Вот как он изображает в донесении к царю и царевичу весь последовательный ход событий.