Протопоп Аввакум и начало Раскола

Аввакум также получил, вероятно в то же время, что и Пашков, приказ или разрешение вернуться в Россию. Но Пашков не взял его с собой. В первый раз после стольких лет ему представился случай отделаться от столь его стеснявшего свидетеля; он им и воспользовался. Аввакум, со своей стороны, предпочитал свою независимость путешествию в свите Пашкова, хотя это путешествие и представляло бы ему известные удобства.

Оставшись один, он наконец крестил нового ребенка, которого ему в эти тяжелые времена подарила героическая Анастасия. То была маленькая Ксения. Затем, вместо того, чтобы бежать как можно скорее из страны, где он и вся его семья так страдали, он до конца выполнил свой долг: спасать людей. Он дал приют увечным, старикам, больным и раненым, покинутым воеводой. Он сделал больше: он хотел, заплатив за это определенную сумму денег, спасти от мщения казаков двух подручных Пашкова, которых казаки особенно ненавидели. Он спас первого, который в свое время бил его самого и чуть было не посадил его на кол, затем Аввакум взял его с собой. От одного расположенного к нему сотника он получил немного муки, корову, пять или шесть овец и кормщика. В обмен он как раз дал ему Кормчую книгу, уцелевшую от всех бедствий. Эти приготовления заняли целый месяц. 25 июня сели на одну из тех больших барок, которые собирали для навигации и затем опять разбирали и которые еще и теперь встречаются на Лене. По дороге приняли к себе другого приспешника Пашкова, которого надо было скрыть от его преследователей. Для этого Аввакум применил «ложь во спасение». Небольшой отряд из 18 человек, состоявший из одной женщины и ее маленьких детей, десятка убогих и больных и двух бывших палачей, углубился безоружным в мятежную Сибирь. Поплыли они на утлой ладье, с крестом на корме, отдавшись на милость Божью и надеясь на молитвы Его представителя на земле – протопопа Аввакума[985].

Как мог он сомневаться в том, что Провидение продолжает его хранить после того, как он получил столь яркие свидетельства Божественного попечения? В продолжение шести лет он подвергался всевозможным испытаниям: и водой, и усталостью, и холодом, и голодом; эти испытания погубили его товарищей, а он остался цел и невредим. Его преследовала совершенно особая ненависть воеводы, который имел право жизни и смерти над ним, так же как и над всеми другими, однако он всегда выполнял свои обязанности без страха, даже отважно; за это его били кнутом и батогами, он был на волоске от того, чтобы быть сожженным или посаженным на кол – и каждый раз он был чудесным образом спасаем. Однажды, когда он умирал от жажды, посередине замерзшего озера, лед вдруг разверзся, чтобы он мог напиться и затем снова закрылся[986]. Другой раз, когда он умирал, подавившись рыбной костью, неожиданная находчивость вдохновенной Богом маленькой девочки вернула ему дыхание[987]. Ему случалось делать совершенно непредвиденные большие уло вы рыбы там, где никто ничего не ловил, и после этого он понял, что вовсе не вода дарует рыб, а сам Господь[988]. Он много, много раз, когда облегчал страдания добродетельных людей или облегчал злодеяния дурных, убеждался в том, что его молитва не остается безответной. После этого было невозможно, чтобы духовно-рассудительный человек не воспринял бы с еще более твердой верой, что он находится под особым покровительством Божьим.

Сибири не пришлось закалять это тело и этот характер, которые уже и раньше были изумительно закаленными. Вместе с тем, считая себя обязанным все это время противопоставлять всей разнузданности среды оплот веры, нравственности и человечности, он не замкнул ни своего ума, ни своего сердца. Наоборот, в этих ужасных условиях он понял необходимость снисхождения для малых сих и слабых – то, чего он, может быть, не знал до сего времени. Мы вскоре увидим, как он начнет мучиться угрызениями совести, как в этих самых угрызениях совести проявится и огромная чуткость, и духовная осмотрительность. Его отчужденность от религиозных споров, которых он, по существу, видел только начало, позволила ему составить себе собственное мнение об окружающем. Перед нами рисуется человек, возвращающийся на Русь со свежей восприимчивой душой, человек удивительно глубоко в каждодневном опыте познавший многое и многое: и дикую природу; и добро и зло; и духовные опасности и путь спасения; и личные усилия и чудеса, творимые силой молитвы. Весь этот опыт последовательно каждый день у него и укреплялся, и уточнялся, и углублялся. И в результате он глубоко внутри себя прочувствовал и пережил, как нужно относиться к великим антитезам христианства: к духовной рассудительности наряду с полным отданием себя на волю Божию; к влекущей человека благодати Божией наряду с попущенным в меру сил дьявольским искушением; к свободе человека – впрочем, бессильного в отношении воли Провидения – наряду со всемогущей волей Божией, которая иногда, однако, в силу горячей молитвы может даже измениться.