Протопоп Аввакум и начало Раскола

В начале 1664 г., как и в 1658 г., церковь не имела главы. Вопрос был решен только принципиально и ждал окончательного решения будущего собора, фактически же все стояло на мертвой точке. И, естественно, обвинения, которые бросали друг другу Никон, иерархи, Лигарид, бояре, равно как и низкие ухищрения, которым предавалась стая окружавших их клевретов, не способствовали поднятию дисциплины. «Духовенство во всем небрежно, все они пьют и напиваются; в монастырях архимандриты и игумены пиршествуют и приглашают иностранцев (…) никто не помышляет о молитве…»[1085]. Эти слова, сказанные Никоном в 1659 г., с каждым годом оправдывались жизнью все больше и больше. Бывший патриарх как будто забыл свои новшества, черпая аргументы в свою защиту в арсенале своих противников! В свою очередь, и он называл православных епископов антихристами, отвергал приговоры, вынесенные ему, взывал к сновидениям, видениям и указывал, что моровая язва и неудачные войны являются следствием ослушания его власти. Он шел и еще дальше, принимаясь даже непосредственно за царя.

Судьба реформ отнюдь не была решена его уходом. Конечно, ни царь, ни Питирим в глубине души не были их приверженцами. Но ни тот, ни другой ввиду отсутствия признанного авторитетного лица не считали себя вправе аннулировать их, ни даже временно прекратить их осуществление на практике. Отсюда вытекала и невозможность вести определенную политику. К смуте в церковном управлении прибавился еще невероятный хаос в связи с вероучением и выполнением церковной службы.

Что же касалось книг, то положение оставалось прежним. Епифаний Славинецкий и Арсений Грек были по-прежнему преданы Никону; вместе с личным составом Печатного двора они образовали крепкую группу специалистов, которая работала плодотворно уже в силу приобретенной сноровки. Когда им никто не мешал, они делали свое дело превосходно. Новый Требник, как и предыдущие новые книги, был разослан по местам. Это еще больше увеличило беспорядок на местах. В 1659 году вышли Святцы, в 1660 г. – Минея общая, в 1661 г. – Пролог (первая половина года) и новые издания Требника, в 1662 г. – второй том Пролога. В 1663 г. деятельность Печатного двора была более интенсивной, чем когда-либо раньше; помимо перепечатанной Триоди постной, Шестоднева, Минеи общей, Апостола в этом же году, в конце декабря была пущена в продажу Библия, над которой работали с сентября 1660 г.[1086]

2 мая 1663 г. на место Арсения, первого справщика, был поставлен грек Дионисий, прежний архимандрит Иверского монастыря с Афонской горы, поселившийся в Москве с 26 июня 1655 г. и пользовавшийся репутацией ученого человека; архиепископ Рязанский Иларион брал у него уроки греческого языка[1087]; у него просили переводов; с ним консультировались относительно обрядов и службы, установленных на Святой горе[1088]. Таким образом, принцип, заключавшийся в том, чтобы приблизить книги к их греческому образцу, если и не всегда, все же оставался в силе; Библия, однако, из-за соображений целесообразности, объясненных в предисловии, была без больших изменений перепечатана с Острожской и имела хождение в таком виде[1089].

Что касается внедрения новых книг и новых обрядов, то оно шло дальше в силу инерции, раз не было противоположных предписаний. На местах были новые иерархи, поставленные самим Никоном с целью содействия реформе. Так, Иларион, бывший настоятель монастыря св. Макария Желтоводского, 26 апреля 1657 г. заменил в Рязанской епархии Мисаила, убитого мордвой. Далее, 26 июля 1657 года новым Казанским митрополитом был назначен Лаврентий; наряду с этим, Стефан, архимандрит Нового Иерусалима, был послан в начале 1658 г. на кафедру в Суздаль. Последний, кстати сказать, не довольствовался необходимостью придерживаться нового Служебника; он начал служить по Чиновнику Никона; из-за прихоти или из-за вдруг нашедших на него сомнений, он постоянно изменял песнопения и обряды, сегодня у него служили так, завтра иначе. Он перемещал или совершенно уничтожал алтари, приводил в расстройство свой кафедральный собор, без всякого почитания обращался с гробницами похороненных там князей. Он грубо выбрасывал иконы частных лиц, с других икон он снимал золотые ризы и драгоценные украшения, чтобы взять их к себе и придать больший блеск своим собственным образам. В этом отношении он мог почти всегда сослаться на пример своего владыки Никона[1090]. Это все происходило в тот момент, когда в Москве уже никто не форсировал новшества, предоставляя им постепенно распространяться самотеком, укрепляться и делаться обязательными в епархиях, монастырях, деревнях.