Те, кто больше надеялись на лучшее здесь, на земле, ожидали помощи от установленных властей. Александр Вятский со своим наперсником бывшим настоятелем Феоктистом подготовлял для предстоящего собора очень подробную памятную записку, где он отмечал все пункты, по которым Требник 1658 г. расходился со старыми московскими изданиями, так же как и с Требником Петра Могилы. Иногда он очень негодовал: «Ложь!», «Смешно и позорно!» – восклицал он. «Те, кто это издавали, что, они были пьяны или ум потеряли? Молю, чтобы мне ответили на это! Неужели мы должны зарываться в греческих книгах, напечатанных в Венеции, и принять свычаи и обычаи греков, взятые у латинян или язычников?» Но он надеялся, что после полюбовного соглашения относительно всех трудностей христиане снова обретут друг друга, объединившись в мире и в единой вере[1100]
.Неронов также считал, что собор, который порешил бы все дела по наследию Никона, одновременно положит конец всем его неудачам. 25 октября 1661 г. он писал царю: «Хотят меня представить раздорником, виновником смуты. Разве у нас когда-нибудь был хоть намек на такую вещь? Нет, благочестивый государь, никогда не было у нас такой мысли! (…) Одна причина всей смуте – это новшества… Причину Божьего гнева, – я ее тебе поведаю! Начиная с 1654 года печатались книги, которые разнились между собой, а потому верующие, истинные служители Христа, находятся в великом смущении и скорби (…) Даруй церкви мир (…)». И, будучи уверен, что его прежняя мысль о соборе наконец-то принята, он просил, чтобы на этот собор также были призваны Никанор и его соловецкие друзья: Никанор по-прежнему поддерживал сношения с дорогим его сердцу монастырем после отъезда в 1657 г., делал туда вклады деньгами, книгами, образами, драгоценными митрами и, наконец, уже окончательно вернулся туда в 1660 г.[1101]
; Спиридон Потемкин, Сергий Салтыков, Сергий, настоятель Толгского монастыря, также, по его мнению, должны были участвовать в соборе, ибо «без таких людей Собор был бы бессилен»[1102].Оба Сергия были тогда, без сомнения, широко известны как преданные друзья истины. Первый принадлежал к влиятельной семье; он был – по крайней мере в 1658 году – попечителем небольшого монастыря, основанного в 1621 г. на Смоленщине его дедом, боярином Михаилом Салтыковым, во имя Воздвижения Святого Животворящего Креста Господня в Бизюкове[1103]
. Другой Сергий уже доказал свои качества: энергию и умение повелевать – качества, которые в дальнейшем обеспечили ему блестящую будущность как иерарха.Но Потемкин был личностью совершенно иного склада. Также уроженец Смоленщины, аристократ по рождению, он получил в польских школах западное образование, чрезвычайно редкое в то время в Московском государстве. Он знал греческий, латинский и польский языки, изучил довольно хорошо диалектику, риторику и богословие в той форме, как их преподавали на Западе под влиянием латинян; кое-где он даже цитирует Талмуд. Но он полностью сохранил свою приверженность к православным традициям. После взятия Смоленска царем Алексеем он прибыл в Москву, может быть даже против своей воли. Будучи дядей Федора Ртищева[1104]
, расположение двора к которому все увеличивалось, он также мог бы достичь при дворе или на дипломатическом поприще блестящей карьеры, но он предпочел посвятить себя изучению религиозных вопросов. «Вся дни живота своего над книгами просидел»[1105]. В декабре 1660 г., нося еще имя Симеона, он был уже авторитетом среди защитников старой веры[1106]. Вскоре после этого он принял в монастыре, подведомственном царскому духовнику, которого он, вероятно, знал и уважал, монашество под именем Спиридона[1107]. К этому времени он составил уже девять очень обширных проповедей («слов»), где он разобрал, с тем чтобы их отвергнуть, никоновские догматические новшества[1108].Первая проповедь касалась крестного знамения, которое, как он полагал, должно было изображаться одинаковым образом, как для того, чтобы осенять себя, так и для благословения, ибо существует лишь единый Крест Христов. Вторая проповедь утверждала необходимость употреблять слово «истинный» в отношении Святого Духа. Третья проповедь отрицала необходимость реформы вообще, ибо церковь создана безупречной. Четвертая – говорила о торжестве церкви и о том, что сатана будет связан на 1000 лет, согласно Апокалипсису, и доказывала, что Никон противоречит себе, то принимая Стоглав, Кириллову книгу и «Книгу о вере», то отвергая их. Пятая – обличала предтеч антихриста, которых он научил скрывать яд их злобы под благочестивой внешностью. В шестой содержалось истинное учение о церкви. Седьмая говорила о несознательных христианах, именующих себя православными и осуждающих ошибки, но запутавшихся и этого не замечающих. Восьмая предупреждала еще верующих против тех, кто именует себя святым, а в действительности суть только приспешники антихриста. Девятая излагала учение о Пресвятой Троице.