Коллективные самосожжения являлись выражением безнадежности; к самосожжению устремлялись отдельные общины, объединенные состоянием экзальтации и неожиданно поставленные перед крайней опасностью. Те старообрядцы, которые жили в Москве и в других местах, которые посещали более широкое и более разнообразное общество, имели иные представления. Что царство антихриста близко или даже уже началось, не являлось для них всепоглощающей мыслью, мешавшей им здесь, на земле, пещись о будущем своей церкви, а также и о собственной участи. Даже самые непримиримые священники, различные Досифеи и Сергии, не отказывались от ведения некоторой церковной политики: старая вера была еще верой русского народа, во всяком случае, верой самых религиозных русских людей, и многие, которые, казалось, покинули ее по принуждению, втайне ее все же исповедовали; новая же церковь была церковью сильных мира сего, а также и христиан теплохладных. Можно ли было приходить в отчаяние при виде того, что наблюдалось? Даже среди сильных мира сего можно было обрести сочувствующих. Возникла мысль: если бы челобитные были представлены от имени всего русского народа или внушительными группами верующих от имени самой веры, – неужели они были бы отвергнуты? Неизвестно, думал ли серьезно Досифей уже в 1680–1681 годах о том, чтобы оказать на царя нажим, например, физической силой, как это было сделано в дальнейшем, когда пустили в ход стрелецкие полки, увлеченные их начальником Хованским и поддержанные посадами, в которых стрельцы жили, но одно определенно – это то, что он раскрыл этот необыкновенный свой план Аввакуму. В результате протопоп согласился с ним в совершенно исключительных выражениях:
«А еже, изволившу Духу Святому вложити во ум отцу Досифею с челобитными по жребию стужати царю о исправлении веры, – и кто аз силен возбранити воли Божии, еже не быть тако? Да будет, да будет! Господь благословит тя и с Максимом от высоты святыя своея и от престо ла славы царствия своего! Тружайтеся, Господа
И мое имя по Христе обносите. Пред человеки или кого величайте, или еретиков потязайте: се аз с вами есмь до скончания нашего века. Якож отец Досифей, и вы церковная чада дасте ударити душа ваша Духу Святому. Се и мы с Епифанием старцом хощем быть причастницы части вашея, да общее воскресение улучим о Христе Исусе. Да будет, да будет и будет тщание ваше усердно, и Господь славы посреде нас, по словеси Христову: идеже два или трие собрани о имени Моем, ту есмь посреде их».
Протопоп не дал бы своего как бы святительского и окутанного тайной благословения начинанию, которое ограничилось бы всего-навсего передачей еще одной челобитной, поданной после целого ряда подобных же челобитных. Сущность его характера состояла в твердой надежде на будущее, в крепкой вере в него, несмотря ни на что. Он полагался всегда на молитву, на Провидение и поэтому, восхищаясь отвагой и последовательностью тех, кто шел на самосожжение, все же не мог ободрять возможных новых их последователей. Поэтому в том же самом письме, в котором он поддерживал Досифея, он влагал необычайную энергию в защиту брака против тех, кто был склонен во всем отчаиваться.