Протопоп Аввакум и начало Раскола

«Да не таково мне на тебя, что на Елену (…) Прощайся пред Оксиньею Гавриловною, и Ефремову книгу отдай ей: тогда и от меня совершенно Бог простит. Аще ли ни, не уйдет то и впредь. Не имат власти таковыя над вами и патриарх, якож аз о Христе, – кровию своею помазую душа ваша и слезами помываю. Никто ж от еретик восхитит вас, православных християн, от руки моея; хощу неповинных представити вас в день просвещенный Праведному Судии. Да и бывало таково время: Христос, бдящу ми, и вселил вас всех во утробу мою. И царю Алексею говорено о том. Простись же с нею, да не отлучайте ея от мужа-тово: аще хощет, пускай с ним живет».

Защита брака – вот подлинная тема этого письма, где выявляется так много черт внутренней жизни старообрядческой общины. Аввакум возвращается еще раз к этому вопросу:

«Сергий! Возвести впредь о сем, каково к прощению тщание будет у них. Аще и Елена поищет со усердием прощения, да ослабится тогда от епитимии, и от худости моея благословение получит. Жаль мне ея гораздо: воздыхая сице творю. Полно о том».

Вся огромная и пламенная душа протопопа, с его строгостью, нежностью, стремлением уничижения самого себя, сознанием всей святости его священнического сана; его дерзание и сдержанность, мужество, поборовшее тюремные мучения и мучения в изгнании, целостное христианское сознание, несмотря на все полемические выпады, – все это выявилось в этом его послании к московскому братству. Этому посланию суждено было быть одним из последних.

VII Собор 1681 года и казнь

Пустозерская тюрьма, построенная в 1669 году, от непогод устояла гораздо хуже, чем люди от житейских невзгод: к концу 1680 года тюрьма от старости и гниения дерева разрушилась. Новый воевода Адриан Хоненев довел это до сведения Москвы. 2 марта 1681 года ему ответили, что если в действительности не представляется возможным ее починить, то надо перестроить ее наново, с большой предосторожностью, из боязни, как бы кто из заключенных не убежал. Сначала надо было сделать внешнюю ограду, затем уже построить саму избу.

Внимание патриарха как раз в этот момент было привлечено Пустозерском и делом десяти соловецких мятежников. Один из них, Даниил, умер 1 октября 1680 года, и Хоненев, найдя его тело, лежавшее без погребения в тюремном дворе, 28 октября приказал попу Андрею, бывшему его последним духовником, похоронить его. Воевода с тем же самым гонцом запрашивал об инструкциях, как быть в случае, если умрут, не примирившись с церковью, и другие узники? Ему ответили, что они должны быть похоронены там, где они умерли, в тюрьме, на глубине двух саженей. Но воевода попутно отметил, что поп Андрей служил по старым Служебникам; соответственно копия донесения была послана в Патриарший разряд для следствия относительно этого попа и надлежащего решения дела.

В этом же 1681 году были очень озабочены состоянием старообрядчества и в других высоких сферах. В день Богоявления, 6 января, звонарь Герасим, низложенный за ересь, сбросил в самом Кремле с колокольни «свитки», призывающие народ к восстанию. Его допросили. Мало-помалу, пытая его, раскрыли целую организацию; ее составляли: Антоний Хворой – уроженец Поморья, Иосиф, сабельный мастер из Оружейной слободы, и много других. Иосиф был бедным человеком, вся его усадебка была оценена в 9 рублей. Однако дом его служил местом сбора его единомышленников. Антоний пел там часы, выпекал просфоры без дрожжей, с печатью старого креста, которые он после службы и раздавал верующим. Эти последние ели их и почитали себя после этого освященными. Подозревали ли тогда, что Герасим был в отношениях с Василием Косматым, с этим учеником Капитона, который будет потом хвастаться, что путем ли добровольного поста, путем ли самосожжения отправил на тот свет тысячу мучеников? Ничто об этом не свидетельствует, но, так или иначе, следователи были поражены этими недозволенными собраниями без священнослужителей, печением этих просфор, заменявших Агнца, этими обращениями к народу, столь открыто распространявшимися. Тут смутно чувствовалась гражданская и религиозная оппозиция, более глубокая, чем у дотоле известных «раскольников». Все это дело напоминало не столько приверженность старине Аввакума и Федора, сколько дерзания Капитона и его учеников, а отсюда у людей, мало разбиравшихся в оттенках религиозной мысли, возникало уже и представление о том, что все «раскольники» были «капитонами».