Протопоп Аввакум и начало Раскола

Аввакум в эту пору уже вошел в историю. Почти уже не оставалось людей, знавших его. После казни семья его продолжала жить в Окладниковой слободе. Но настал день, когда Анастасия с сыновьями Иваном и Прокопием были выпущены из своей земляной темницы, об этом свидетельствует то, что Иван в течение недолгого времени был дьячком в церкви Богоявления. Когда князь Василий Голицын, фаворит Софьи, оказался высланным на Мезень[1858], Иван стал взывать к его заступничеству. Соответствующий указ пришел в 1692 году. Все три изгнанника вернулись в Москву. Сначала они жили в Елоховской слободе, у своего родственника Меркула Лукьянова, затем на Шаболовке в приходе Святой Троицы, у капитана Якова Тухачевского, возможно какого-нибудь родственника прежнего пустозерского воеводы. Там Анастасия в 1711 году и завершила свою многотрудную жизнь, исполненную преданности и героизма. Что за жизнь изведала в Москве вдова родоначальника старообрядчества в царствование Петра Великого! Нет никакого сомнения в том, что она осталась верной вере своего мужа, что она почитала его как мученика и святого, следуя его учению так же, как тогда, когда она следовала за ним и поддерживала его во время его пребывания на земле; с ужасом, надо думать, смотрела она и на ежедневные новые победы антихриста. По-видимому, на Шаболовке сохранилось как бы небольшое ядрышко друзей истины. Весьма любопытно, что в 1710 году основатель секты оригенистов, Суслов, обосновался там же. Возможно, что эта небольшая группа домов, пока здесь не выстроили в 1699 году деревянной церкви, и ускользала от бдительности властей[1859]. Но затем волей-неволей Анастасии и Ивану пришлось признать власть приходского священника Филиппа Феофилактова: тогда, наверное, им и вспомнились все уловки их мужа и отца, чтобы уклониться от кощунственных благословений и ложных таинств! Иван делал вид, что исповедуется у Филиппа, изредка заходил в церковь и при народе крестился тремя перстами. Когда только это было возможным, он не делал этого. Не было ли это постоянной мукой, эта жизнь в вечном страхе и в полу-обмане?

Если Анастасии удалось умереть без тревог, то сыну ее не выпало на долю такого счастья. 24 июня 1717 года он был арестован приходским священником и дьяконом церкви Вознесения, что у Серпуховской заставы: они признали в нем человека, который восемь лет назад присутствовал при смерти некоей Евфросинии, что-то засунул ей в рот и хотел было похитить ее тело, чтобы по-своему похоронить его; далее, они также признали в нем человека, которого они затем встречали у явных «раскольников» и который избегал их благословения. Допрошенный Стефаном Яворским, Иван сознался, что это действительно он, сын своего отца, но отрицал все остальное: он входил в те дома лишь для того, чтобы попросить там подаяния. Пробыв долгие месяцы в заключении, он был потом освобожден и сдан на поруки.

В 1720 году, уже будучи стариком – ему было тогда уже около семидесяти пяти лет – он был снова отправлен в Приказ церковных дел в Москве. Он сознался, что не причащался с 1714 по 1719 год. Его заставили подписать заявление, по которому он «отца своего Аввакума за православного не приемлет и вменяет его за сущаго святей церкви противника и всех злых его дел отрицается». Однако он все же был отправлен в Санкт-Петербург, где начальник Тайной канцелярии Петр Толстой в присутствии архимандрита Александро-Невского монастыря вновь принуждал его «отступиться от веры и проклясть раскольников». Его собирались было отправить в Кирилло-Белозерский монастырь, но 7 декабря 1720 года его нашли в темнице мертвым[1860].

Аввакум пережил себя отнюдь не благодаря точным воспоминаниям о том или ином его поступке. Мало кто мог в то время определить его конкретные действия, уточнить даты, поставить их в связь с текущими историческими событиями. Кто слышал в те годы о протопопе Стефане Вонифатьеве, о Неронове и о ревнителях благочестия? Официальная церковь слишком презирала этих фанатиков, а старообрядцы были слишком деятельны в конкретном своем благочестии, слишком проникнуты сегодняшним днем своей веры, чтобы особенно много размышлять о прошедшем. Протопоп продолжал пребывать среди них как бы живой благодаря своим писаниям. Их снова и снова любовно переписывали, не как литературные произведения, но как всегда своевременные ответы, всегда полезные советы, всегда нужные наставления. Смотря по склонностям и по потребностям, эти сочинения либо воспроизводились с необыкновенной точностью, либо их разделяли на части, которые потом переставлялись. Иногда их присоединяли к другим чтимым произведениям, как, например: к Челобитной Авраамия, к Житию Епифания, к Соловецкой челобитной. Порой находились желающие иметь полное собрание всех произведений протопопа: известно, что в 1689 году некий купец Михаил обладал сборником писем Аввакума в девяносто восемь листов. Найдено около двенадцати рукописей XVII века, содержащих списки посланий Аввакума; гораздо более многочисленны рукописи XVIII века[1861].