Протопоп Аввакум и начало Раскола

Для ребенка, до известной степени разбирающегося в характере и переживаниях, было что наблюдать и усвоить в этой разнородной социальной среде Григорова, полной жизни, движения, стремящейся к успеху, в общем благоденствующей. Тут были: поповка со священнослужителями, церковнослужители и нищие; работники, которые тяготели к дому помещика, наверное, и пришлый люд, который бродил по свету; далее община, одновременно и единая, и разделенная: многочисленные семьи зажиточных хлебопашцев, с давних пор осевших здесь и в достаточном количестве владевших землей, сельскохозяйственными орудиями, скотом и имевших подсобных рабочих, несшие всю тяжесть общинных обязанностей, и, с другой стороны, семьи, по той или иной причине неспособные принять на себя эти тяготы и, как следствие, лишенные пахотной земли, владеющие только своим приусадебным участком. Были тут еще и ремесленники, и мелкие торговцы, которые порой могли достичь известного достатка, но неустойчивого, одним словом, «бобыли»; их было 12 дворов в 1621 и 39 в 1646 г.[317] Наконец, имелись еще власти, выборные от общины, десятские, повытчики, держатели кабаков, приказчик помещика. Какие сложные отношения, сколько хитростей и дипломатии, сколько насилия и несправедливости, сколько низости и компромиссов! С другой стороны, какие прекрасные характеры, какая трогательная преданность, какие храбрые поступки, сколько природного ума, сколько душевной чуткости. Мир этот – целый мир в миниатюре.

Не следует думать, что из-за трудности сообщения в начале XVII в. этот мир был обособлен от всего остального мира. Наоборот, последние события, политические и социальные явления смуты скрепили единство Московского государства, воодушевив его единым освободительным порывом, распространившимся из городов по деревням, и память об этом порыве еще долго крепко держалась. Новости передавались и люди легче передвигались, чем это принято предполагать. Григорово в качестве селения, подчиненного непосредственно Москве, получило беглых крестьян из Троицкого посада, между прочим восстановленных позднее в своих правах[318]; григоровские крестьяне ездили, любопытства ради или по своим делам, в Нижний, подчас и в Москву. Передача селения с его угодьями такой особе, как Волынский, вскоре, в 1635 г., облеченного одной из высших придворных должностей, а именно саном сокольничего[319], безусловно усилила его сношения со столицей. Между приказчиком и помещиком или его заместителем происходил постоянный обмен приказами, отчетами, запросами, угрозами, оправданиями; периодически отправляли в Москву обозы с десятками телег с фруктами из поместья и с оброчными поступлениями крестьян – домашней птицей, медом, свининой, лесным материалом для строительства или отопления. Это были беспрестанные поездки из дальней провинции в столицу; большие новости проникали, таким образом, на места вопреки расстоянию. Григорово входило в орбиту общегосударственной жизни, все более и более принимало участие в общении умов на Руси.

Также и из Москвы бюрократия «приказов» прекрасно умела достигать самых отдаленных деревень; это делалось во всех случаях, когда надо было производить перепись, обложить новым налогом или набирать рекрутов. С сентября 1630 по 1635 г. были произведены крупные закупки зерна для экспорта[320]. В 1635 г., в начале войны за завоевание Смоленска, появляется царский манифест и всенародные молитвы; в 1634 и 1635 гг. вводится чрезвычайный налог, взимаемый со всех торговцев, ремесленников и крестьян, занимающихся какой-нибудь приносящей доход деятельностью[321]. В 1636 г. вследствие голода, чтобы умилостивить Бога, вводятся две особые недели поста и воздержания: не должно быть ни спиртных напитков, ни ругани![322] В 1637 г. наблюдается большая тревога, произведенная нашествием татар[323]. В 1640 г. происходит повальная эпизоотия и запрет продавать шкуры животных из-за возможности заразы[324]. В 1641 г. вводятся тяжелые репрессии против беглых крестьян; их помещикам предоставлено право требовать их возвращения в течение не 9 лет, но в течение 10 и 15 лет[325]. Вот те события, которые, без сомнения, вызывали отклик в Григорове и приковывали к себе внимание молодого Аввакума. Если Григорово, если Закудемский стан не имели, как будто, причины жаловаться на свою судьбу, то новости, исходящие из сердца страны, были все же обычно плохие и увеличивали тяготы жителей и представляли возможность размышления тем, кто был вообще в состоянии размышлять: Бог продолжал изливать свой гнев на Россию. Пожары[326], войны, чума, голод: разве все это не было наказанием, ниспосланным за безбожие, небрежение, все увеличивающиеся грехи христиан? Указы и молитвы, приходящие из Москвы, обычно высказывали эту мысль, проповедуя, как средство, – пост и молитву. Все это заставляло задуматься молодого человека, благочестивого, деятельного и широко одаренного.

V Его прогулки по окрестностям