Протопоп Аввакум и начало Раскола

Эти советы не были излишними в отношении человека пашковского склада. Сделавшись активным участником политической жизни в самый разгар Смутного времени, он сначала был свидетелем вокруг себя только грубости, жестокосердия, беспринципности. Отец его, Истома, был тульским мелкопоместным дворянчиком, который последовательно служил первому Лжедмитрию, затем царю Василию Шуйскому и, под конец, второму Лжедмитрию. Сражался он всегда чрезвычайно храбро. Не все ли ему было равно, кто был его повелитель! Таким образом он достиг чина сотника; осенью 1606 г. с отрядом Болотникова он принимал участие в набеге на Москву. И вдруг, 2 декабря с пятьюстами своих людей он предал своих союзников и сдался Шуйскому[940].

Его сын Афанасий впервые отличился при защите Москвы против Владислава в 1618 г. и за это был награжден пожалованным ему городком близ Коломны[941], но это его не устраивало. Унаследовав от своего отца вздорный и любящий приключения характер, он стремился к дальним, трудным поручениям. В конце 1644 г. он был послан воеводой в Кевролу и на Мезень, на Дальнем Севере[942]. Именно тогда, после того, как сын его был чудесно исцелен от опасной лихорадки св. отроком Артемием Веркольским, он построил на Пинеге церковь и скит в честь этого Артемия[943].

С начала 1650 г. мы находим его воеводой в Енисейске[944]. Вместо того, чтобы через два года быть освобожденным от своего поста, как это полагалось по закону, он продолжает оставаться на своем чрезвычайно трудном посту до приезда Аввакума, и покинул его, лишь чтобы отправиться на завоевание Даурии. Неукротимая энергия при выполнении приказов, строгая экономия казенных денег и, вместе с тем, ум, полный инициативы, склонный к смелым предприятиям, – таковы были качества, за которые правительство всегда его уважало. Что его, при всем том, обвиняли в самоуправстве, в диких жестокостях, вымогательствах, в грязных делах с таможенными служащими или с кабатчиками, в распущенности нрава, в неуважении к духовенству – все это было неважно. Эти погрешности были обычны в Сибири, а тем более в Енисейске[945] – городе новом и отдаленном. Сейчас мы можем прочесть в документах Сибирского приказа длинный перечень преступлений, которые инкриминировались Пашкову, причем малейшее из них уже должно было навлечь на него нещадное наказание кнутом. Его распри с Акинфовым просто непередаваемы![946] Но ведь он восстановил стены Енисейска, построил 4 церкви, 200 домов, и все это в порядке повинности, налагаемой на жителей, так что казне это не стоило ни гроша[947]. Он хвалился, говоря, что он увеличил на 30 000 рублей государственный доход. Он заставил своих отважных товарищей по оружию, Василия Колесникова, Никифора Кольцова, Петра Бекетова, разведать вожделенные земли Забайкалья, пути к ним, построил два новых форта на Ангаре, заставил вновь покоренные племена платить ясак, устроил на жительство 120 семейств поселенцев[948].

Пашков был одной из московских разновидностей конкистадоров XVII века; то был человек, не знавший укоров совести, жадный до наживы, грубый, суеверный, но преданный своему делу с упорством, не щадивший ни себя, ни своих подчиненных. Покорение северной половины Азиатского материка было, на самом деле, не меньшим подвигом, чем покорение американских земель. В лице Аввакума этот Кортес должен был столкнуться с русским Арно, в меньшей степени богословом, но таким же непреклонным и совершенно безразличным к покорению Даурии и успешному ходу экспедиции, озабоченным единственно только спасением душ и полным жалости к немощной человеческой плоти, постоянно выступавшим против несправедливости, жестокостей, безбожия. В лице Аввакума Пашков столкнулся с воплощенным протестом церкви и христианской совести против аморальности. Столкновение должно было быть фатальным. Оно и не преминуло свершиться.

Собрали из главных сибирских городов 300 человек. Продовольствие, водка, боевые припасы, порох и пули были получены из Тобольска. К этой войсковой части Пашков присоединил и своих людей, набранных им самим, которых он сам снабдил вооружением, припасами и которым он сам платил жалование, с обязательством, что за это они ему уступят часть своей будущей добычи. Пашков вез с собой свои собственные вещи, съестные припасы, ткани, топоры, мелкие стеклянные изделия: все это предназначалось для обмена с туземцами. Это сочетание государственной службы и частного предприятия было обычным и законным в Сибири на всех административных ступенях и на всех стадиях колонизации[949].