Читаем Протопоп Аввакум и начало Раскола полностью

Аввакум, наверное, не встречался в Москве с епископом Александром, вернувшимся в начале февраля 1664 года в свою унылую епархию в Вятке; вероятно, он сожалел об этом[1183]. Но он нашел своего старого знакомого, одного из первых учеников Неронова, одного из первых противников Никона, оставшегося в столице в качестве советчика при епископе; то был бывший игумен Феоктист. Он также подробно исследовал книги. Он снимал копии с документов, с полемических статей, челобитных, с различных текстов, дававших материал для полемики, и все это тщательно у себя сохранял: он выполнял функции архивариуса старой веры[1184].

Юродивые Христа ради были посредниками между духовенством и верующими, естественно, они были сторонниками старой веры. После Вавилы в милость к царю попал некий Киприан, родом из Холмогор на Севере. Он постоянно ходил по улицам нагой, и поэтому его прозвали «Нагим». Уже в 1656 году Павел Алеппский видел его за патриаршим столом, где патриарх самолично его обслуживал и считал за честь допивать последние капли из чаши, из которой он пил[1185]. Другой раз, Никон посадил его рядом с собой и сказал ему: «Блажен еси, Киприяне, яко чистоты ради и девства твоего второй еси Амврий». Киприан же принимал Никона как бы за бога, что продолжалось до того дня, когда некая Устинья открыла ему глаза[1186]. Это событие произошло, очевидно, много раньше, ибо в 1657 году Киприан был уже послан на покаяние в Печерский монастырь в Нижнем Новгороде[1187]. Но в 1664 году мы снова находим его в милости в Москве, ибо еще 21 октября ему было поручено передать тридцати монахиням своего родного города значительное подаяние от царя – 15 рублей, которые, без сомнения, он, возможно, вместе с другими испросил для этих монахинь[1188]. Однако он усердно поддерживал отношения с приверженцами старой веры, между прочим, и с Аввакумом.

У Киприана были заслуги: его вера, его положение «божьего человека», его популярность и его приверженность к правому делу. Юродивый Гавриил оставил после себя меньше воспоминаний[1189]. Но третий юродивый, Афанасий, который также ходил зимой и летом в одной рубашке и босой, был более одарен духовными способностями, чем они. Аввакум почувствовал к нему особую дружбу; он почитал его даже выше Федора, ибо он был менее неистов и действовал более рассудительно. Он обладал удивительным даром слез[1190], что является несомненным признаком чистоты и святости сердечной. И кроме этого, он был образован: он не только умел читать и писать, он мог помогать в составлении различных статей для распространения и защиты веры. Это, однако, не мешало ему питать к своему духовному отцу горячее чувство, полное нежной дружбы и наивного восхищения.

Таковы были вместе с Аввакумом духовные вожди – пастыри или, по крайней мере, некоторые из них[1191]; паства же их была многочисленна. У каждого священника были прихожане, которые деятельно ему помогали. У дьякона Федора были свои приверженцы: бывший дьячок архангельского монастыря Козма Иосифов, сторож Благовещенского собора Андрей Самойлов[1192], Дмитрий Киприанов, калачник из прихода св. Георгия в Замоскворечье, Иван Трифонов из прихода св. Козмы и Дамиана, тоже в Замоскворечье[1193]. У юродивых были свои поклонники. У Аввакума были свои духовные дети и близкие к нему верующие: Василий Рогожка, Онисим Фокович[1194], Федор Железный, Мартин, Дмитрий молодой, Иван Сахарный, Агафон[1195], Тит Мемнонов, Меркурий Лукьянов[1196], родственник жены его старшего сына[1197] – все люди простые, но преданные делу; еще был Исаия, крепостной боярина Салтыкова, который благодаря своей добродетельной жизни и своему уму сделался дворецким и доверенным лицом своего господина и поддерживал его в старой вере, равно как и его брата Андрея и его сестру Марию[1198]; наряду с ними было еще и множество женщин и девушек. Аввакум посещал знатные дома: бывал у Хованских; стольник Иван, младший сын боярина Ивана Никитича и племянник Петра Салтыкова, молодой человек около двадцати лет, был его учеником[1199]. Учениками его были наряду с этим: Иродион Греков, московский дворянин, который вскоре попал в плен к крымским татарам[1200], Алексей Копытовский[1201] и некий Афанасий и его сын Борис[1202]. Через близкого ему священника Дмитрия он знал ревнительницу старой веры, Анну Петровну, урожденную княжну Пожарскую, вдову по первому мужу Афанасия Репнина, а затем боярина Ивана Милославского, умершего бездетным в 1663 году: «он был ее постоянным гостем»[1203]. Но в особенности он был духовным руководителем дома боярыни Морозовой.

III

У боярыни Морозовой

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство памяти
Искусство памяти

Древние греки, для которых, как и для всех дописьменных культур, тренированная память была невероятно важна, создали сложную систему мнемонических техник. Унаследованное и записанное римлянами, это искусство памяти перешло в европейскую культуру и было возрождено (во многом благодаря Джордано Бруно) в оккультной форме в эпоху Возрождения. Книга Фрэнсис Йейтс, впервые изданная в 1966 году, послужила основой для всех последующих исследований, посвященных истории философии, науки и литературы. Автор прослеживает историю памяти от древнегреческого поэта Симонида и древнеримских трактатов, через средние века, где память обретает теологическую перспективу, через уже упомянутую ренессансную магическую память до универсального языка «невинной Каббалы», проект которого был разработан Г. В. Лейбницем в XVII столетии. Помимо этой основной темы Йейтс также затрагивает вопросы, связанные с античной архитектурой, «Божественной комедией» Данте и шекспировским театром. Читателю предлагается второй, существенно доработанный перевод этой книги. Фрэнсис Амелия Йейтс (1899–1981) – выдающийся английский историк культуры Ренессанса.

Френсис Йейтс , Фрэнсис Амелия Йейтс

История / Психология и психотерапия / Религиоведение
История военно-монашеских орденов Европы
История военно-монашеских орденов Европы

Есть необыкновенная, необъяснимая рациональными доводами, притягательность в самой идее духовно-рыцарского служения. Образ неколебимого воителя, приносящего себя в жертву пламенной вере во Христа и Матерь Божию, воспет в великих эпических поэмах и стихах; образ этот нередко сопровождается возвышенными легендами о сокровенных знаниях, которые были обретены рыцарями на Востоке во времена Крестовых походов, – именно тогда возникают почти все военно-монашеские ордены. Прославленные своим мужеством, своей загадочной и трагической судьбой рыцари-храмовники, иоанниты-госпитальеры, братья-меченосцы, доблестные «стражи Святого Гроба Господня» предстают перед читателем на страницах новой книги Вольфганга Акунова в сложнейших исторических коллизиях той далекой эпохи, когда в жестоком противостоянии сталкивались народы и религии, высокодуховные устремления и политический расчет, мужество и коварство. Сама эта книга в известном смысле продолжает вековые традиции рыцарской литературы, с ее эпической масштабностью и романтической непримиримостью эмоциональных оценок, вводя читателя в тот необычный мир, где молитвенное делание было равнозначно воинскому подвигу.Книга издается в авторской редакции.

Вольфганг Викторович Акунов

История / Религиоведение