Процесс исключения (сборник)

11) Пастернак – опытный иезуит, лишенный чести, совести, порядочности. Под прикрытием юродства он ловко обстряпывал свои дела. Он ел наш советский хлеб, кормился в наших издательствах, получал все блага от нашего Советского государства, а сам предательствовал. Надеяться на его исправление нечего. «Собачьего нрава не переделаешь». Прав т. Семичастный, назвавший Пастернака свиньей. Виноваты мы, Союз писателей: мы были слишком добры к Пастернаку, слишком берегли его мнимый талант и слишком долготерпеливы.

2) Пастернак – жалкая фигура.

3) Пастернак – подлая фигура.

4) Пастернак – подлец.

5) Предательство свое (которое состояло из целой цепи предательств) он совершил за деньги.

6) Однако его новые хозяева вышвырнут его, и весьма быстро, как выеденное яйцо, как выжатый лимон.

7) Нобелевская премия по литературе, которую он получил, есть в действительности не премия, а оплата предательства. Эти сорок или пятьдесят тысяч долларов – это те самые знаменитые тридцать сребреников.

Главные задачи Союза писателей после того, как Пастернак будет изгнан из нашей страны, сводятся к следующему:

Задача первая: развеять легенду о необычайной порядочности и моральной чистоте Пастернака.

Задача вторая: развеять легенду о его необычайной талантливости.

Задача третья: вглядеться в его друзей и знакомых и во всех тех, кто курил ему фимиам. Спасти молодежь от его влияния.

Трудно определить, кто из производивших эту экзекуцию проявил наибольшую лютость. Каждый был хорош в своем роде. Софронов, Зелинский, Перцов, Ошанин, Солоухин, Полевой, Безыменский, Баруздин. Мягкое, женственное начало представлено было Валерией Герасимовой, Галиной Николаевой, Тамарой Трифоновой, Верой Инбер и Раисой Азарх. Дамы либо выступали с трибуны не добрее мужчин, либо из зала выкрикивали свирепые реплики. Они придирались к отдельным формулировкам резолюции: оскорбительность представлялась им недостаточной. Главным составителем резолюции был Н. В. Лесючевский; казалось бы, это имя – порука жесткости. Нет! Слово «изгнанник» – ах! для предателя это слишком мягко; «давно оторванный от народа» – ах! какая неточность! всегда оторванный. Вера Инбер: ах!

эстет и декадент – это слабо; эстетствующий декадент – определение всего лишь литературное, а к Пастернаку следует применять иные определения…

Борис Леонидович по болезни на собрании не присутствовал. Он прислал письмо. Оно не дошло до нас. Председательствующий. С. С. Смирнов письмо огласил, но стенографистки текст не записали. Дошли до нас всего две фразы, процитированные в выступлениях:

«Я не ожидаю, чтобы правда восторжествовала и чтобы была соблюдена справедливость.

Мне понятно, что вы действуете под давлением обстоятельств, и я вас прощаю»[69].

Пастернак своих гонителей простил. Святое право – прощать за себя. Но мы – имеем ли мы право прощать им его гибель? И простить его гибель – себе? Менее чем через два года, 30 мая 1960 года, Борис Пастернак скончался.

Союз писателей пожелал унизить Пастернака и в гробу. В обеих литературных газетах объявления о смерти помещены в издевательской форме: «Скончался Борис Леонидович Пастернак, член Литфонда».

Глядите, люди, какое милосердие! Мы разоблачили врага, но оставили его хоть и не членом Союза, но членом Литфонда! Литфонд оказывал ему при жизни медицинскую помощь, а после смерти известил читателей о его кончине. И даже выразил соболезнование семье.

А люди всё поняли и всё рассудили иначе.

«Граждане! 30 мая сего года скончался великий русский поэт Борис Пастернак. Похороны 2 июня в Переделкине, в 2 часа дня…» – такое объявление, написанное от руки, возникло тогда же возле дачной билетной кассы Киевского вокзала. Его сорвали. Оно самозародилось снова. Его снова сорвали. Оно возникло опять.

«Граждане! 30 мая скончался великий русский поэт – Борис Пастернак…»

Вот вам и член Литфонда!

…«После этого океана грязи… лжи, равнодушия друзей и просто глупости… как торжественно и прекрасно увидеть… что, услышав роковую весть», сотни людей бросились на похороны поэта и через два дня его могила и его дом стали «святыней для его Родины».

Те стихи, над которыми столь лихо потешались высокоумные коллеги Пастернака, те самые стихи, эстетские, декадентские, камерные, комнатные, чуждые, чуждые, чуждые народу, – те самые стихи ежедневно произносятся вслух на могиле Пастернака – читаются по страницам книг, по листкам машинописи, а чаще всего по памяти. Ощущение такое, будто они просто растут там, на ветвях столетних сосен или на нежных лепестках шиповника, а зимою невидимыми буквами начертаны на снегу. Редко когда могила свободна от посетителей. Кто они? Разные люди приходят сюда. Темные, пьяные, шатающиеся по кладбищу от нечего делать, а чаще – те, кто знает наизусть каждую пастернаковскую строчку.