Процесс исключения (сборник)

И вдруг кто-то – я не видела кто, но голос неинтеллигентный, неприятный и фальшивый – заявил, что будет говорить «от имени рабочих».

– Ты написал книгу, но ее задержали. А ты был за правду…

Обрыв. Кто-то что-то прошипел. И в ответ на шип – девичий голос:

– Не затыкайте ртов!

Молчание. Жду нового голоса. Тот же? Другой?

Нет. Слава богу, юноша читает «Гамлета»:

– И неотвратим конец пути…

Потом другой юноша-невидимка говорит от имени богословов: Пастернак был христианин.

Начинают опускать гроб. Слышу по окрикам, стукам, топотам: гроб в яму не лезет. Зычная команда:

– Раз! Два! Три!

(Каково-то сейчас Жене?)

Мягко-жесткий, глухой, страшный звук комьев земли.

Опустили.

Мне сделалось темно. Если бы не сосна и не чужие тела, я упала бы. Но тьма была одну секунду. Когда она рассеялась, я, сквозь толпу, пошла вниз.

Одно у меня было желание: лечь. Дойти до дому и лечь. Не на дороге, не в поле, а дома.

Трудно идти, когда нету ног. В жару я их часто лишаюсь. Ни колен, ни ступней; только боль, тугими кольцами сжимающая щиколотки.

Я даже не вошла в дом спросить о Деде. Доковыляла до своего домика, сняла туфли, чулки и легла.

Минут через 40 – Фридочка. Принесла мне вести о Деде, накапала капли и посидела возле.

Девушка, которая крикнула «не затыкайте ртов!» – это, оказывается, дочка Ивинской, Ирина.

Молодежь до сих пор читает на могиле стихи. Наизусть – напечатанное и ненапечатанное. «Гамлет», «Август», «Другу». Толпа разошлась. Гаврики стали заметней. Фридочка, уходя, слышала разговор двоих, скучавших чуть пониже свежей могилы, у чьей-то ограды:

– А не разогнать ли нам это нарушение?

– Пусть понарушают, никуда не денутся.

Победа – оцепленная оперработниками.

Иосиф Бродский

11/XII 63. Переделкино

А мы пока с Фридой написали Черноуцану^{141} письмо в защиту И. Бродского, ошельмованного в гнусной газетной статье^{142}. Вот и экзамен Черноуцану. Мне не нравится Бродский, но он поэт, и надо спасти его, защитить.

Посмотрим…

15/XII 63. Москва

Два дня светлее – работаю. И дело идет. Теперь бы писать и писать. Но нет.

Дело Бродского, в которое меня втянуло, отнимает часы – и пока бесплодно. Разговоры, звонки в Ленинград, Фрида, Анна Андреевна, Найман…^{143}И все зря. По-видимому, дыхание КГБ всех замораживает.

16/XII 63

Третьего дня работала – много и легко. Вчера и сегодня – нет. Все съедено очками, собесом, поликлиникой и делом Бродского.

Дело Бродского идет преплохо. Письмо Фриде от Эткинда^{144}: за Бродского вступилась секция переводчиков, но более никто. Назначен общественный суд 25-го, который и должен приговорить его к высылке. Черноуцан не отвечает: пленум кончился, началась сессия… Мы написали для АА^{145} шпаргалку записки к Суркову^{146}. Выяснилось, что Шостакович – депутат Дзержинского района Ленинграда, где живет Бродский. Его тоже может просить АА, он ее обожает. Кроме того, в Переделкине я попробую поговорить с Расулом Гамзатовым.

17/XII 63. Переделкино

Звонила Фрида. Сегодня АА и Фрида и Ардов^{147} принимали Д. Д. Шостаковича (АА у Ардовых). АА изложила эмоциональную сторону дела, Фрида и Ардов – фактическую. Кажется Д. Д. внял и будет действовать. Потом Анне Андреевне позвонил Сурков, получивший уже ее записку, и сказал, что «дело попахивает клеветой».

В самом деле «попахивает». И сильно.

7/I 64

Звонок Черноуцана мне о Бродском.

Статью он назвал подлой и доносительской (!). Газете «указано».

Он говорил с Толстиковым^{148} и с «ленинградскими литераторами». Они – Гранин – дали о Бродском неблагоприятные сведения. Дневник. Назначена комиссия: Олег Шестинский (?) и Эльяшевич (!)^{149}.

Я произнесла речь о Лернере^{150}. О подлости читать чужие дневники. О таланте и болезни Бродского.

Все очень плохо. Они его домучают.

9/I 64

Из Ленинграда весть: в той же газете – подборка «писем трудящихся» с требованием выселить Бродского.

Значит, неправда, что газете было указано?

Весь день тщетно звонила Черноуцану.

Бродский пытался перерезать себе вены. Ибо его оставила невеста.

Посылаем туда Алену Чайковскую^{151}.

6/III 64

Вот уже третью неделю запрещено читать и писать.

Кровоизлияние в сетчатку левого (т. е. «здорового») глаза.

И вот – еще шаг в полную темноту, в слепоту.

В самый разгар слабости и тьмы – Фридин отъезд в Малеевку, – и на меня обрушились все ленинградские и московские телефоны по делу Бродского, вся суета в составлении телеграмм и писем, в посылке курьеров к Самуилу Яковлевичу^{152} и Корнею Ивановичу и т. д.

Фрида шла на подвиг, на смертный бой: уехав из Малеевки, которая для нее спасение здоровья и труд над книгой, она поехала в Ленинград на суд над Бродским, зная, что едет на издевательство и бессилие, ибо «Лит. Газета» и «Известия» отказали ей в корреспондентской командировке.

13/III 64. Переделкино

Сегодня в пять часов снова судят Бродского. В Клубе строителей.