Процесс Прасолова и убийство госпожи Тиме (Кошмары русской жизни)

Потом в руках его были и другие телеграммы, в том числе — одна, в которой сообщалось, что Иван Карлович2 сердится, что он перевел 250 р. и т. д.

— Все кончено, — говорил Прасолов,.

Он вместе с Шестовым отнес письмо к жене в гостиницу «Ореадну» и отдал швейцару. Жили они в это время отдельно, т. к. Василий Васильевич не хотел огорчать родителей, бывших против его сближения с женой.

Поведение Смирнова его глубоко возмущало, и Шестов боялся, как бы не вышло из этого чего-нибудь очень тяжелого.

Смирнов, временно уехавший ив Ялты, со дня на день должен был возвратиться с женой.

Но опасения Шестова не оправдались. Сам он горячо упрекал Смирнова, который опешил, выслушав сообщение свидетеля.

— Она так ухаживала, я был одинок, — говорил модный тенор Шестову.

Поток он объяснился с Прасоловым. Они были в ресторане и много пили. На рассвете пришли сильно охмелевшие к свидетелю и ввали с собой гулять по берегу моря.

Вернулся Прасолов утром в 8 ч.

— Затем мы встречались с Прасоловым уж в Москве, — продолжает Шестов. — Жизнь его здесь стала непрерывным разгулом. Он тосковал, боялся одиночества, и я, несмотря на болезнь свою, сопровождал его всюду.

О скандале в «Стрельне», о бурной ссоре Прасолова с Анджелло, Шестов рассказывает: — Мы были в кабинете с Ланской. Неожиданно явилась Анджелло и, обращаясь к Прасолову угрожающе заговорила:

— Ах, вы здесь, и опять с женщиной. Появление этой женщины меня возмутило.

— Уходите, я сам с ней объяснюсь, — предложил я присутствующим.

Все ушли. Анджелло пыталась последовать за Василием, я ее не пустил. У нас произошла борьба, она бросила в меня канделябром и рассекла бровь настолько, что фонтаном вабила кровь... Обезумев от злобы, я отшвырнул ее на пол, и в истерике она кричала по адресу Василия Бог знает что...

На самый координальный вопрос прокурора, как объясняет себе свидетель тяготение Прасолова к жене своей после всего того, что о ней говорили и слухи о чем доходили до него, Шестов уверенно отвечает:

— Его влекла к ней какая-то непреодолимая сила.

Зинаида Ивановна была нужна Прасолову, как воздух. Без нее его мучила постоянная жажда и хотелось пить наслаждение из одной чашей с этой женщиной. Он был всецело подчинен ея чарам женщины-самки, ея крепкому телу, ея развращенным и ненасытным похотям . . .

В дальнейшем своем показания Шестов говорил:

— Знаю, что между ними был спор из за ребенка. Прасолов требовал его к себе, Зинаида Ивановна не соглашалась его отдать.

Кроме того, Зинаида Ивановна требовала за развод 50 тысяч, угрожая иском.

VII.

Всякому ясно и очевидно, что это — само по себе — очень продуманное и по своему логичное показание свидетеля ни в каком случае не может быть названо объективным и беспристрастным.

Шестов явно чернил покойную Прасолову и старался обелить своего друга, Прасолова. Но даже из этого его показания но многое может служить оправданием Прасолова.

Начать с того, что Прасолов чуть ли не в первый же день своего знакомства с тогда еще гимназисткой, Зинаидой Денницыной после театра и, кажется, еще «Яра» отвозит ее в дом свидания «Эрмитаж», который мы  выше уж характеризовали.

Каким нужно быть морально-павшим человеком, сугубо-развращенным и чрезмерно опытным в делах любви, чтобы повести юную девушку, почти подростка, носившую еще детские короткие платья в самый утонченный дом свидания.

И в том, что первое падение покойной Прасоловой не обошлось без горьких слез ее, без глубоких страданий и горечи за потерянную чистоту нас убеждают не красноречивые разглагольствования тех или иных защитников, а документы, каковыми являются письма покойной.

Недаром прокурор в своей обвинительной речи ссылается на них.

VIII.

Для контраста о показаниями Шестова, бывшими явно направленными в пользу убийцы, Прасолова не лишнее восстановить в общих чертах обвинительную речь прокурора:

— Я знаю, ваше тело болит, судьи совести, — начал речь свою прокурор. — Я знаю, девять дней труда в атом зале подорвали ваши нервы, но бодр ваш дух, жив в вас этот вечный огонь беспристрастия живо искание правды...

И, исполняя то дело, на которое вам выдало общество доверенность, вы всю силу своего внимания приложите к разгадке смысла этого дела.

Оно приковало общественное внимание. И не потому, что это оригинальный роман, не потому, что Прасолов для нас загадка, что многогранна его душа, — нет, потому, что много грязной подпочвенной воды ворвалось в этот зал.

И вы, целовавшие крест и евангелие; вы, повторявшие святые слова его, — вы обойдете этот поток грязи, вы не дадите забрызгать ею вашу совесть, вашу житейскую мудрость.

Ложь, как первородный грех, живет в человеке.

Но в этот зал прорывается она тремя путями. Одни лгут, не сознавая того, другие — из трусости, третьи — из привычки...

И когда здесь длинной фалангой проходили перед вами представители молодежи новейшей формации, эти друзья Прасолова, — мне хотелось крикнуть:

— Остановитесь... Дипломы зрелости имеете вы или почетные билеты в «Стрельну» только...

Что принесли с собой свидетели?..

Они внесли с совой массу грязи...