Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

и очень многих. И я тут заступаюсь за них, а вовсе не за себя.

К. невольно повысил голос. Кто-то, высоко подняв руки, зааплодировал

и крикнул: «Браво! Так и надо! Браво! — И еще раз: — Браво!»

— Ничего вам не поможет, — продолжал К., — и тетрадочка ваша,господин следователь, только подтверждает мои слова.

38

ф. кафка

Кое-кто из стоявших впереди в задумчивости теребил бороду, но ни один

не обернулся на этот возглас. К. и сам не придал ему значения, хотя несколько ободрился; он даже не считал нужным, чтобы ему аплодировала вся ауди-тория, достаточно, если все присутствующие хотя бы задумаются над тем, что происходит, и если хоть некоторых удастся убедить и перетянуть на свою

сторону.

— Я не стремлюсь к ораторским успехам, — сказал К. в ответ на свои мысли, — да это и не в моих возможностях. Господин следователь, наверно, говорит куда лучше меня, ведь этого требует его профессия. Я хочу только одного — открыто обсудить открытое нарушение законов. Посудите сами: дней

десять тому назад я был арестован. Впрочем, самый этот факт мне только

смешон, но не о том речь. Рано утром меня захватили врасплох, еще в кровати; возможно, что был отдан приказ — судя по словам следователя, это

не исключено — арестовать некоего маляра, такого же невинного человека, как и я, но выбор пал на меня. Соседнюю со мной комнату заняла стража —

два гру бияна. Будь я даже опасным разбойником, и то нельзя было бы принять больше пред осторожностей. Кроме того, эти люди оказались вконец

развращенными мошенниками, они наболтали мне с три короба, вымогали

взятку, собирались под каким-то предлогом выманить у меня белье и платье, требовали денег, обе щая принести мне завтрак, а перед этим на моих глазах

нагло уничтожили мой собственный завтрак. Но этого мало. Меня провели

в третью комнату к их инспектору. В этой комнате живет дама, которую я глубоко уважаю, и я должен был смотреть, как из-за меня, хотя и не по моей вине, эту комнату в какой-то мере оскверняло присутствие стражи с инспектором.

Нелегко было сохранить спокойствие. Но я сдержался и спросил этого инспектора совершенно спокойно — будь он здесь, он мог бы вам это подтвердить, — почему я арестован. И что же ответил этот инспектор? Как сейчас

вижу его перед собой: сидит в кресле вышеупомянутой дамы как воплоще-ние тупейшего высокомерия. Господа, по существу он ничего мне не ответил; может быть, он действительно ничего не знал, просто он меня арестовал и на

этом успокоился. Более того, он вызвал в комнату этой дамы трех низших служащих из моего банка, которые занимались тем, что рылись в фотографиях, принадлежавших даме, и привели их в полный беспорядок. Разумеется, присутствие этих служащих преследовало еще одну цель, а именно: так же как моя

квартирная хозяйка и ее прислуга, они должны были распространить известие

о моем аресте, чтобы повредить моей репутации, а главное — подорвать мое

положение в банке. Но из этого ничего, абсолютно ничего не вышло; даже моя

квартирная хозяйка, совершенно простая женщина, — назову вам с уважением ее имя: фрау Грубах, — так вот, даже у фрау Грубах хватило благоразумия

понять, что такой арест имеет не больше значения, чем драка уличных мальчишек на мостовой. Повторяю, для меня это было только неприят ностью, которая вызвала мимолетное раздражение, но ведь последствия могли быть куда

хуже, не так ли?

процесс

39

Тут К. остановился и посмотрел на молчаливого следователя — ему показалось, что тот глазами делает знак кому-то из стоящих внизу. К. улыбнулся

и сказал:

— Только что господин следователь, сидящий рядом, подал кому-то из вас

тайный знак. Значит, среди вас есть люди, которыми он дирижирует отсюда, со своего места. Не знаю, должен ли его знак вызвать свистки или аплодис-менты, и тем, что я заранее открываю их сговор, я совершенно сознательно

выражаю пренебрежение к этим знакам. Мне в высшей степени безразлично, что они значат, и я могу дать господину следователю право в открытую командовать своими наемниками там, внизу, причем не тайными знаками, а вслух, словами; пусть он прямо говорит: «Свистите!», а в другой раз, если надо:

«Хлопайте!»

От смущения или от нетерпения следователь заерзал на стуле. Человек, который стоял сзади и разговаривал с ним раньше, снова наклонился к нему, то

ли чтобы просто его подбодрить, то ли подать ему ценный совет. Внизу люди

переговаривались, негромко, но оживленно. Обе группы, которые поначалу

как будто расходились во мнениях, теперь смешались; одни показывали пальцем на К., другие — на следователя.

Густой чад, наполнявший комнату, действовал удручающе, он мешал рассмотреть даже стоявших поодаль. Особенно трудно было посетителям на галерее, им приходилось, робко косясь на следователя, сверху потихоньку расспрашивать участников собрания, чтобы разобрать, в чем дело. Им отвечали

так же тихо, прикрываясь ладонью.