Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

— Но как же это случилось? — спросил наконец дядя и так внезапно остановился, что люди, шедшие за ним, испуганно шарахнулись. — Такие вещи

сразу не делаются, они готовятся исподволь. Должны же были появиться какие-то признаки, намеки, почему ты мне ничего не писал? Ты же знаешь, что

для тебя я готов на все, я до сих пор в каком-то смысле считаю себя твоим

76

ф. кафка

опекуном и до сих пор гордился этим. Конечно, я и сейчас тебе помогу, только теперь, когда процесс уже на ходу, это очень трудно. Во всяком случае, тебе

лучше всего сейчас же взять небольшой отпуск и поехать к нам в деревню.

Теперь я замечаю, как ты исхудал. В деревне ты окрепнешь, и это полезно, ведь тебе, безусловно, предстоят всякие трудности. А кроме того, ты некоторым образом уйдешь от суда. Здесь они располагают всякими мерами принуж-дения, которые они автоматически могут применить и к тебе; а в деревню они

должны сначала послать уполномоченных или пытаться подействовать на

тебя письмами, телеграммами, телефонными звонками. Это, конечно, ослаб-ляет напряжение, и хотя ты не будешь вполне свободен, но все же сможешь

передохнуть.

— Но мне могут запретить выезд, — сказал К., поддаваясь дядиному ходу

мыслей.

— Не думаю, чтобы они на это пошли, — задумчиво сказал дядя. — Даже

если ты уедешь, они все же не теряют власти над тобой.

— А я-то думал, — сказал К. и подхватил дядю под руку, чтобы он не останавливался, — я-то думал, что ты всему этому придаешь еще меньше значения, чем я, а смотри, как близко к сердцу ты все это принял.

— Йозеф! — закричал дядя, пытаясь вырвать у него руку и остановиться, но К. его не отпустил. — Ты стал совсем другим, в тебе всегда было столько

здравого смысла, неужели именно сейчас он тебе изменил? Хочешь проиграть

процесс? Да ты понимаешь, что это значит? Это значит, что тебя просто вычеркнут из жизни. И всех родных ты потянешь за собой или, во всяком случае, унизишь до предела. Возьми себя в руки, Йозеф! Твое равнодушие сводит

меня с ума! Посмотришь на тебя и сразу поверишь пословице: «Кто процесс

допускает, тот его проигрывает».

— Милый дядя, — сказал К., — волноваться бессмысленно и тебе, да

и мне, если бы я волновался. Волнениями процесс не выиграешь, поверь

хоть немного моему практическому опыту, прислушайся, как я всегда прислушивался к тебе и прислушиваюсь сейчас, хоть и с некоторым удивлением.

Ты говоришь, что вся наша семья тоже будет втянута в процесс — правда, лично я этого никак не пойму, впрочем, это несущественно, — но, если это так, я охотно буду тебе повиноваться во всем. Однако отъезд в деревню я считаю

нецелесообразным даже с твоей точки зрения, потому что это будет похоже на

бегство, на признание своей вины. Кроме того, хотя меня здесь и больше преследуют, однако отсюда я могу лучше руководить своим делом.

— Правильно, — сказал дядя таким тоном, словно они наконец поняли друг друга. — Я предложил это только потому, что мне показалось, будто

ты своим равнодушием все испортишь, если останешься тут. И я считаю более правильным вместо тебя поработать в твою пользу. Но раз ты решил сам

в полную силу взяться за дело, то, разумеется, это куда лучше.

— Значит, сговорились, — сказал К. — А есть ли у тебя предложения, какие шаги мне надо предпринять в дальнейшем?

…К. потянул дядю вниз, и они смешались с оживленной толпой.

78

ф. кафка

— Раньше нужно хорошенько все обдумать, — сказал дядя. — Не забывай, что я уже лет двадцать почти безвыездно живу в деревне, ну и, конечно, чутье

на такие дела со временем притупляется. К тому же теряешь нужные связи

с людьми, которые, наверно, лучше в этом разбираются. В деревне ото всех от-рываешься, понимаешь. Но, в сущности, самому это заметно только при таких

обстоятельствах, как сейчас. И вообще все это для меня было несколько неожиданно, хотя, как ни странно, после письма Эрны я уже что-то подозревал, а сегодня увидел тебя и сразу все понял. Но это не важно, главное сейчас — не

терять времени.

С этими словами он привстал на цыпочки и замахал руками, подзывая

такси; крикнув адрес шоферу, он потянул за собой К. в машину.

— Едем к адвокату Гульду, — сказал он, — он мой школьный товарищ.

Тебе, конечно, знакома эта фамилия? Нет? Очень странно. Ведь он славится

как защитник и адвокат бедняков. А я питаю особое доверие к нему как к человеку.

— Я согласен со всем, что ты предпримешь, — сказал К., хотя суетливость

и настойчивость дяди вызывали в нем некоторую неловкость. Было не очень

приятно ехать в качестве обвиняемого к адвокату для бедняков. — Я и не

знал, — сказал он, — что по таким делам тоже можно привлекать адвокатов.

— Ну как же, — сказал дядя, — это само собой понятно. Почему бы и нет?

А теперь расскажи мне все, что было до сих пор, мне надо знать все подробности твоего дела.

К. тут же стал рассказывать, ничего не умалчивая, и эта полная откровенность была единственным протестом, который он позволил себе против

дядиного утверждения, что его процесс — большой позор. Имя фройляйн

Бюрстнер он упомянул только один раз, и то вскользь, но это не нарушило