Провалившийся в прошлое

Единственным недостатком этого помещения, размером восемь на двадцать шесть метров и высоким, в шесть метров, потолком, с плоской крышей, накрытой асфальтом, с мощными, дубовыми воротами, было отсутствие окон. Зато Митяй установил на крыше целых шесть вентиляционных колодцев и потому, когда он зажег два десятка керамических парафиновых светильников, в нем и без электрических ламп стало светло. Он принес из литейки заготовки для пресса и принялся их обрабатывать. Сначала кусками очень плотного и прочного песчаника, привезенного из Асфальтовой Горы. Через три часа он вставил винт в токарный станок и проточил его резьбу. Вскоре дошла очередь до квадратной чугунной гайки, вставляющейся в широкие, стальные плечи пресса, и когда Митяй попробовал навернуть ее на винт, то невольно заулыбался, посадка получилась практически идеальной. На изготовление масличного пресса собственной конструкции со стальной чашей, у него ушло четыре дня, зато машина получилась очень серьезной. Он разобрал пресс на части, перевез в дом и там собрал заново, установив на том складе, где хранил в семидесятипятилитровых керамических емкостях весь свой урожай зерновых культур. Пока еще небольшой, не десятки тонн, но и такие времена были не за горами.

В большой чугунной сковородке с высокими бортами, отлитой специально для этой цели, Митяй обжарил сразу ведро семечек, прямо горячими засыпал их в чашу, которую также нагрел до температуры градусов в девяносто, и принялся, налегая всем весом на длинный и мощный дубовый рычаг, ходя по кругу, словно Конанварвар в начале своей карьеры, прессовать семечки. Уже через минуту ему пришлось напрягаться изо всех сил. Вскоре из пресса потекло подсолнечное масло и его вкусный аромат быстро перебил собой запах жареных семечек. Когда Митяй уже не мог провернуть каленый вал пресса ни на миллиметр, он отвел прессующую плиту вверх, затем несколько раз повернул нижний подающий винт и поднял спрессованную жмыховую лепешку. Она была горячей и слишком жирной на ощупь. Почесав в затылке, он вскоре сообразил, что семечку ему все же нужно было сначала подробить. Хотя Гошины семечки оказались отличными, черными и тонкокорыми, с большим содержанием масла, он выдавил его из них далеко не все масло. Вторую партию семечек он решил обжарить и предварительно слегка потолочь в ступе, а потом провеять и снова подогреть на сковороде. На этот раз он выдавил масла больше, да, и жмых получился более плотным.

Митяй понимал, что сможет выдавить масла и больше, но решил остановиться на этом. Жмых ведь можно скармливать свиньям. В общем он остался очень доволен своим масличным прессом и не угомонился до тех пор, пока не надавил целых три пятиведерных емкости подсолнечного масла. Хотя масло и получилось у него мутноватым, но он даже и не подумал его фильтровать, посчитав, что оно отстоится и само. Вот теперь он мог спокойно ехать на охоту, чтобы добыть нескольких лосей и, желательно, волков, а если попадется, то завалить и носорога. Ему, конечно, было жалко доисторическое зверье, но если оно так или иначе все равно вымрет, то пусть сослужит ему хорошую службу и принесет большую пользу. В общем уговорил Митяй себя очень быстро и его уже охватил охотничий зуд точно так же, как и в четырнадцать лет, когда он впервые взял в руки мелкашку и пошел в лес охотиться на барсуков. В первую же осень он добыл тогда шестерых, привез их в город поздно ночью, в дом деда и тот из них натопил прорву жира и на все семейство Мельниковы нашил отличных зимних шапок. С тех пор он стал заядлым охотником, никогда не увлекался охотой чрезмерно.

Так уж вышло, что Митяй по жизни был домовитым парнем, стремившимся научиться делать своими руками как можно многое, не взирая на то, женское это занятие или мужское. К этому его приучили отец и дед Максим. При этом он любил природу и никогда не был хищником, понимая, что вычерпать из рек и перестрелять все в лесах и в небе дело не хитрое, вот что только делать после этого. Не иначе, как сосать лапу. Поэтому он не пошел по стопам деда и отца, они оба были строителями, прорабами высшей квалификации, а поступил на биофак Кубанского госуниверситета, на отделение экологии. Хотя он и понимал, что в России экология дело темное и мутное, все же надеялся хоть чемто помочь природе. Особенно его бесила рубка леса в родном Апшеронском районе, хотя он и работал летом на лесоповале, зашибая при этом неплохие деньги. Заодно он присматривался к тому, как обстоят дела в этой отрасли, чтобы потом, однажды, вкатить дыню хищным и алчным лесопромышленникам с полным знанием дела и всех их хитрых уверток. Однако, все это было в далеком прошлом, ставшим теперь для него невообразимо далеким от тех времен, которых он оказался, будущем.