Проверяя Сенатора

обочины. Спустилась бы она или сказала бы мне проваливать?

– Я по пути домой, – говорю я, глядя на ее квартиру. Я припарковался в соседнем квартале

так, чтобы видеть ее балкон. Все окна, выходящие на улицу и одно с торца. Сегодня я

видел, как она ходила взад и вперед из своей гостиной, в, как я думаю, кухню. Ей

потребовалось всего лишь несколько слов, чтобы я стал твердым, и единственным моим

желанием было найти ее. Сорвать одежду с ее тела, затем потеряться в ней, удерживая ее

за стройные бедра, в то время, как я буду скользить внутри нее. Похоронить свой член в ее

киске на долгие часы пока она будет лежать подо мной. Позволяя мне владеть тем, что

является моим.

– Детка, я …

– Пожалуйста, Беннетт. Не говори это, – она умоляет, и я потрясен тем, как на грани

звучит ее голос.

– Ксавия, что случилось?

На другом конце провода тишина. И она все тянется и тянется. Что–то случилось в офисе?

Стук в ушах становится все громче и я выпрямляюсь. Теперь, я наклоняюсь вперед, глядя

на ее квартиру. Мои мышцы напрягаются, а пульс ускоряется. Этот надрыв, который

слышен в ее словах действует как катализатор на мою навязчивою идею обладать ею 24/7.

Да пошло это сидение в машине! Я быстро прикидываю шансы швейцара остановить меня

по пути к лифту. Если я войду в вестибюль, я справлюсь с ним, не задумываясь, рискуя

тем, что он вызовет полицию. Повторение того, что произошло в Гарварде. Это может

обрушится на Ксавию после того, как она попросила меня, не усугублять ситуацию.

После вчерашнего, репортеры держат ухо востро по поводу того, что Кса и я являемся

«друзьями». Сейчас в Вашингтоне лето и основная масса Конгресса в отпусках. В то

время, как расцветают пышностью газоны вокруг Белого дома, сплетни вокруг Капитолия

иссякают. Если я ворвусь в ее дом – это определенно нарушит стратегию того, чтобы

держать ее бабушку и дедушку на расстоянии от всего происходящего и в стороне от нее.

Репортерам это нравится.

Я закрываю глаза, стискиваю зубы, заставляю себя успокоится.

– Это защищенная линия. Поговори со мной. Что–то случилось на работе? Я слышал, что

Вице–президент дала задание Секретной службе переделать твое удостоверение.

– А, это, – выдыхает она. – Да, правда, теперь у меня зеленый допуск. Официальный

сотрудник. Надеюсь, остальные в офисе не расстроены.

Я открываю глаза и хмурюсь.

– С чего они должны быть расстроены?

– На Холме есть такое понятие, как «зависть из–за цвета удостоверения». Перейти от

красного цвета удостоверения к зеленому одним махом не просто.

– С этим будут проблемы?

– Не совсем, если я не буду демонстрировать свой новый статус всем, кого бы ни

встретила. На самом деле, это круто. Иметь круглосуточный доступ в офис. И теперь,

когда ты изменил мой новый статус, могу ли я воспользоваться возможностью гибкого

графика работы? Немногим ранее я позвонила Норе и спросила ее. Она сказала

обращаться к тебе.

Так, все, что беспокоит мою молчаливую и упрямую маленькую сабу не имеет отношения

к работе – но влияет на ее график. Я обдумываю ее просьбу, и тот факт, как мы можем

использовать ‘гибкий график’ в нашу пользу. Я отодвигаю подальше свое нежелание

использовать нездоровый метод манипулирования, но Кса заставляет меня

воспользоваться каждым имеющимся преимуществом. Убить двух зайцев. Разговор о ее

работе вместо того, чтобы сказать правду о том, что ее беспокоит, и я ведусь на это.

Откидываясь назад, смотрю на окна ее квартиры, надеясь увидеть ее.

– Это зависит кое от чего. Я спрашиваю тебя, как твой Дом, скажи конкретно, что тебя

беспокоит.

– Ты используешь просьбу о гибком графике работы как рычаг давления на меня? Забавно,

Бен.

Я резко вдыхаю из–за ее упрямства и от того, что она только что прихватила меня за

задницу, называя при этом расчетливым мудаком. Я рычу сквозь зубы.

– Б*дь, Кса. Ответь мне на чертов вопрос. Или ты хочешь, чтобы я превратил это в урок

покорности? – Спокойно, Бен. Господи, я обычный пример того, что я не умею вести

переговоры с этой женщиной.

– Ты переходишь границы. Типичный Макиавелли, – отвечает она. [Прим. пер. –

Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в

основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться

на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели]

Гневно, я тут же отвечаю ей:

– Я бы не вел себя как первоклассный урод, если бы ты поговорила со мной. – Черт, я

решаю взять себя в руки и попробовать снова. – Детка, скажи мне, что тебя беспокоит.

Вместо легкомысленного ответа, она выдыхает.

– Ты прав, у меня стресс, но это не имеет ничего общего с работой. Моя соседка плохо

себя чувствует. Все сложно... я бы хотела… я… помочь ей.

Услышав, как она заикается, я сжимаю челюсти, запуская пальцы в волосы, думая о

женщинах. Христос, если бы мой друг заболел... простудился или еще какое–то там

дерьмо, я бы навестил его только тогда, когда ему стало бы лучше, а не мешался бы ему.

Но у девчонок все по–другому. Зная Кса, конечно она бы беспокоилась, если бы кто–то о

ком она заботится, заболел.