Если верить одному из докладов, подлинно стало известно, что вновь вернулся в Петербург, отбыв свой срок высылки, некий не единожды регистрированный и ловкий шулер Прутянский. По дошедшим сведениям, он принялся за старое. Не придав этому делу большого значения, я поручил двум агентам произвести в номере его гостиницы обыск и вернулся снова в кабинет.
Тут в дверь постучался дежурный и сказал:
– Ваше благородие, там вас домогается чинный господин по весьма срочному делу.
– Пригласите, – вздохнул я.
Через минуту в служебный кабинет с перепуганным лицом вошел тучный, высокий человек в шелковом кафтане, высоких, лакированных сапогах и шапкой в руках, лет пятидесяти, с проседью, по виду купец второй гильдии. После нескольких приглашений он решился наконец грузно опуститься на стул и обтер вспотевший лоб.
- Кто вы и что вам угодно? - спросил я его.
- Я второй гильдии купец, Иван Степанович Артамонов, имею свою бакалейную торговлю, а только, между прочим, все это ни к чему, потому что, можно сказать, перед вами не купец, а труп!
- То есть как это труп? - удивился я.
- Очень даже просто, господин начальник! Какой же я живой человек, когда завтра мне смерть!
- Говорите, ради Бога, яснее, господин Артамонов, – просил я, отодвинув чашку в сторону.
- Да уж все расскажу, господин начальник, на то и пришел. Одна на вас надежда, оградите меня от напасти! Не оставьте своей помощью!
И перепуганный купец рассказал следующее:
- Вчерась я, как обычно, запер в девятом часу лавку, отпустил приказчиков, подсчитал выручку и, покончив с делами, поставил самовар и принялся чай пить. Выпили это мы с моей супружницей стаканчика по три, как вдруг в это время звякнул звонок. Господи, кого это несет в такую пору? Входит в столовую кухарка и подает письмо. «Откудова?» – спрашиваю. Говорит, мол, какой - то малец занес, сунул в руку и ушел. Чудно это мне показалось. По коммерции своей я получаю письма, но утром и по почте, а это - на ночь глядя и без марки к тому же.
Забилось мое сердце, ищу очков - найти не могу, а они тут же на столе лежат. Савишна, суприжница моя, мне и говорит: «Давай, отец, я распечатаю и прочту. Глаза мои помоложе будут». - «Сделай одолжение, - говорю я, - а мне что-то боязно!». Та раскрыла конверт, вытащила письмо, развернула да как вскрикнет: «С нами крестная сила!». Я всполошился, аж в пот ударило. «Что, - говорю, - орешь?». «Смотри, смотри, Степаныч!» - и дрожащей рукой протягивает письмо. Я поглядел: свят! свят! свят! Страсти - то какие! Внизу листочка нарисован страшенный шкилет, тут же черный гроб и три свечи. Да вот, извольте сами посмотреть! – сказал Артамонов, протягивая мне письмо.
Я пробежал его глазами:
«Приказываю Вам завтра, вручить мне на Сенной площади, в самой её середке, ровно в полночь, запечатанный конверт с тысячью рублей. В случае неисполнения этого приказа будете преданы лютой смерти!
Грозный атаман лихой шайки – Черный Ворон».
По всему выходит, что конверт надобно передать уже этой ночью и тянуть с решением было не можно.
Купец тем временем продолжал:
- Как увидели мы с Савишной шкилет да гроб, сидим ни живы, ни мертвы, а читать письмо боимся. Посидели мы молча, а затем, я таки взял себя в руки, и письмо то это страшное прочёл. Как – никак я - хозяин и мужского пола. Подумал я эдак, подумал и решился отнести деньги. Хоть оно тысячу целковых отвалить и не по нашим капиталам, да что поделаешь, - живот свой дороже. И расстроился я просто во как! Однако, Савишна мне сказала, чтобы я к вам на поклон явился. До утра мы с ней судили да рядили, и баба моя на своем настояла. И вот я пришел к вашей милости, не оставьте без внимания, защитите!
И Артамонов, прослезившись, обтер глаза платком.
- Ну и скажите спасибо супруге, что на правильный путь вас направила. Нечего мошенников поощрять. А мы вас защитим, но только и вы должны нам помочь, – ответил я после минутного раздумья.
- За этим дело не станет! - сказал повеселевший Артамонов. - Если там расходы какие или, к примеру сказать, благотворительность, то мы с превеликим нашим удовольствием! - и он полез за бумажником.
К своему стыду, взяточничество среди полицейских чинов развито у нас до крайних пределов. Взятки берутся открыто, бесцеремонно и почти официально. Без приношения уже никто не смел появляться в квартале, зная заранее, что даром ему ничего не сделают.
Относительно приношений предусмотрительные полицейские придерживались такого мнения: «Копи денежку на черный день. Служба шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят, и пропал, коли не будет сбережений. Ведь после полицейской службы никакой другой не найдешь, поэтому заблаговременно и следует запасаться тем, чем люди живы бывают».