Провинциализируя Европу

Наду-бабу занят распаковкой только что прибывшего ящика. Вокруг него двое «аддахари» [центральные персонажи «адды» – см. ниже] пристально смотрят на деревянную коробку, их глаза блестят, как у любителя алкоголя при виде бутылки шампанского. Младший из этих двоих совсем молод. <…> Старший – среднего возраста. Аристократ с головы до ног, он одет в превосходный бенгальский костюм, белый, как журавлиные перья, и держит двумя пальцами, видимо по чистой привычке, пустой золотой мундштук. Приглядевшись, можно было увидеть, что пальцы у него дрожат – это Прамата Чаудхури[557]. «Знаете, – говорит он, обращаясь к юноше, – эта новая поэзия, что сегодня сочиняют в Англии и Франции, скрывает очень большую трагедию за видимым беспорядком в метре и ритме. Пришла Великая война и разрушила верования старого мира в умах их молодежи, их неспокойному мозгу требуется новое убежище. Я покажу вам пример, если эта книга пришла с этой доставкой. <…> О, это вы, Дхурджати, добро пожаловать![558]

И для рынка, и для вкуса к новой литературе главной средой, как в этом рассказе, были беседы на «адде».

Практика «адды», по-видимому, сыграла также ключевую роль в формировании и распространении вкусов в сфере кино и живописи. Историк Арун Дас Гупта вспоминает об «адде», собиравшейся в 1950-е годы по адресу «3-В, Южный парк Калигат», где всё вращалось вокруг личности Бималя Гхоша, по прозвищу «Кануда»: «Все время, пока он жил среди нас, Кануда оставался для нас экспертом, советником, гидом по всем темам, связанным с кино»[559]. Артист-коммунист Дебрабата Мухопадхай вспоминает в своих мемуарах о кофейне College Street Coffee House, что именно с «адды» в кофейне Central Avenue Coffee House (постоянными участниками которой были Сатьяджит Рай и будущий кинокритик Чидананда Дас Гупта) «началось обновление бенгальского кинематографа». А говоря о развитии собственного вкуса в кино, Мухопадхай еще более прямо настаивает на модерном характере «адды»: «У меня не было академической подготовки, – говорит он. – Мое образование, как в искусстве, так и в целом в сфере культуры, в значительной мере было почерпнуто из „адды“»[560].

Эти изменения шли в тандеме с другими преобразованиями общественных пространств в городе. Нашего внимания заслуживают прежде всего два из них. В первую очередь, нам необходима история городских парков. В материалах XIX века парки практически не упоминаются, по крайней мере, не используется это слово. «Хутом», очень подробный источник во всем, что касается улиц, веранд, гостиных, опиумных «адд», о парках молчит. Однако парк на Корнуоллис-стрит, который жители Калькутты называли «Хедо» или «Хедуа», играет весьма заметную роль во многих литературных воспоминаниях двадцатого века. Книга «Пуратан прасанга» Бипина Бехари Гупты, обязательный источник по истории XIX века, в сущности, представляет собой серию бесед между автором и Кришной Камалем Бхаттачарья (современником и знакомым Бонкимчондро и Тагоров), которые велись именно в этом парке («Бидон Гарденс/Хедуа») приблизительно в 1910–1911 годах[561]. Физик Сатьендра Нат Бозе во время обучения в университете, то есть в 1910-е годы, был участником литературной «адды», встречавшейся обычно на крыше здания – еще один неисследованный пласт Калькутты – дома Гириджапати Бхаттачарьи. Позднее Бозе и Бхаттачарья стали выдающимися членами другой знаменитой литературной «адды», сформировавшейся вокруг журнала «Паричой». Нам рассказывают, что иногда эта «адда» перемещалась в парк «Хедуа». Основным времяпровождением этой «адды» было обсуждение рассказов Тагора, чтение его стихов, исполнение песен[562]. Журнал «Прабаши» в его более поздней реинкарнации под редакцией Ашоки Чаттопадхая, был задуман во время «адды» в этом же парке в 1924 году. Необходимы дополнительные исследования относительно роли парков и крыш домов в культурной жизни города в XX веке[563].