Провинциализируя Европу

Многие частные и публичные ритуалы модерного индивидуализма стали заметны уже в Индии XIX века. Их можно видеть, к примеру, во внезапном расцвете в этот период четырех основных жанров, который позволяют выразить себя модерной личности: роман, биография, автобиография и история[93]. Одновременно развивается модерная промышленность, технологии, медицина и квазибуржуазная (но все-таки колониальная) правовая система, поддерживаемая государством, которое национализму предстояло захватить и присвоить. Нарратив перехода, обсуждавшийся выше, подкреплял словами эти институции и, в свою очередь, подпитывался ими. Размышление об этом нарративе было размышлением в терминах этих институций, на вершине которых находилось модерное государство[94], а размышления о модерном или национальном государстве стали размышлениями об истории, теоретическом субъектом которой являлась Европа. Ганди осознал это уже к 1909 году. В ответ на требования националистов строить больше железных дорог, развивать современную медицину и буржуазное законодательство он осторожно замечает в книге «Хинд Сварадж, или Индийское самоуправление», что это все равно что «делать Индию английской» или иметь «английское правление без англичанина»[95]. Та Европа, как показывает юная и наивная поэзия Майкла Мадхусудана Датта, была, разумеется, ничем иным, как фрагментом сказки, которую колонизаторы рассказывали колонизируемым в процессе установления колониальной власти[96]. Критиковавший такую Европу Ганди во многих отношениях был скомпрометирован своим национализмом, и я не собираюсь обожествлять его текст. Но его жест кажется мне полезным для развития проблемного поля историй за пределами метрополии.

Прочитать «недостаток» наоборот

Теперь я вернусь к темам «неудачи», «недостатка» и «несоответствия», которые на каждом шагу характеризуют разговор об «индийской» истории. Как и в практике крестьянских восстаний в колониальной Индии, первый шаг в критическом усилии должен следовать из жеста инверсии[97]. Начнем с конечного пункта в нарративе перехода и прочитаем слова «полнота» и «созидание» там, где этот нарратив заставлял нас читать «недостаток» и «несоответствие».

Согласно тексту конституции, все индийцы сегодня являются «гражданами». В конституции принято близкое к классическому либеральное определение гражданства. Если, как утверждает Уильям Коннолли в работе «Политическая теория и модерность», модерное государство и модерный индивид, гражданин суть не что иное, как две неразделимые стороны одного явления, то может показаться, для нас, в Индии, конец истории уже близок[98]. Однако этот модерный индивид, чья политическая/публичная жизнь проходит в статусе гражданина, по идее, должен иметь также интериоризированную частную личность, которая беспрерывно изливается в дневниках, письмах, автобиографиях, романах и, разумеется, в рассказах нашим психоаналитикам. Буржуазный индивид в период становления открывает для себя радости приватности. Но это весьма специфическая «частная личность» – она по сути является отложенной «публичной» личностью, поскольку буржуазная частная личность, как напомнил нам Юрген Хабермас, «всегда уже обращена к публике»[99].